Пока мы живы, помним

На прошлой неделе в России вспоминали событие, ставшее одним из важнейших в истории Великой Отечественной войны, - прорыв блокады Ленинграда. 

 Это случилось 18 января 1943 года в результате операции «Искра». Вражеское кольцо, сковавшее город на Неве, пробили войска Ленинградского и Волховского фронтов. И хотя до полного снятия осады оставалось еще долгих 12 месяцев, переоценить значение того, что произошло, невозможно. 
В результате прорыва блокады удалось восстановить сухопутную связь с северной столицей и в кратчайшие сроки проложить через этот коридор железную дорогу для доставки продовольствия и топлива. В общей сложности осада Ленинграда длилась почти 900 дней и ночей, наполненных ужасом от бомбежек и обстрелов, болью, голодом и холодом. Подвиг жителей и защитников города сегодня чтут по всей стране и, конечно, в Югре. 

Дети-«веточки» 

Ханты-Мансийский национальный округ (так нынешний автономный округ назывался с 1940 по 1978 год), как и многие другие, приютил жителей, эвакуированных из осажденного города. По данным Государственного архива Югры, уже в 1942 году сюда привезли 1150 юных ленинградцев. Большая часть детей осталась в Сургутском районе, но некоторых отправляли и дальше, вглубь территории. У сотрудников городского краеведческого музея имени Тимофея Шуваева сохранились воспоминания ветерана труда Нины Казимировны Беклемишевой, всю жизнь проработавшей в системе образования - сначала в Нижневартовском районе, а затем и в Нижневартовске. 
В годы войны женщина была заведующей начальной школой деревни Вампугольск. Преподавали в ней двенадцать педагогов. Жили дружно - вместе с учениками сажали огороды, вязали теплые вещи для фронта. В 1942-м, по рассказам Нины Казимировны, на пароходе «Гусихин» в деревню привезли сорок истощенных, «прозрачных» детей, жертв целого года блокады. Тут были как шестилетние малыши, так и подростки, которые, впрочем, мало от них отличались - те же «веточки», только чуть повыше. 
Эвакуированных разместили в школе. На двух педагогов и заведующую легла забота о новых подопечных. Изголодавшихся детей первое время отпаивали сахарной водой и парным молоком, кормили овощами. Земля Вампугольска, вспоминала Нина Беклемишева, хорошо родила лук, свеклу, морковь, репу. На этих витаминах и поправляли здоровье. Теплую одежду и обувь ленинградцам выдавали, остальное приходилось шить самим. Учителям в этом помогали старшие девочки - они мастерили одежду для себя и малышей. 
Через год ребят увезли в детские дома, а уже оттуда после войны многие вернулись домой в Ленинград. 

Хлеб с бензином

Некоторые, впрочем, остались и обрели в Югре вторую малую родину. Среди них и жительница села Покур Нижневартовского района Екатерина Федоровна Мордовских. Бывшая блокадница делится воспоминаниями охотно, не принуждая память, позволяя ей свободно складываться в повествование. Удивительно, но в нем нет горечи, жалоб - только изумление от той бесчеловечной долгой голодной пытки. «Мы хотели есть», - говорит Екатерина Федоровна, повторяя рефрен всех, кому повезло выехать из осажденного города и тем сохранить себе жизнь. Правда, повезло лишь самым крепким: долгая блокада в каждой семье собрала страшную жатву - умерли старики и самые младшие. Катерина за одну зиму простилась с двумя сестрами. На нее как на старшую упала забота об оставшихся родных. Мать трудилась, зарабатывая продуктовые карточки, сама обессиленная и немощная. Девочка вместе с другими такими же ребятишками отоваривала эти бесценные, напечатанные на серой оберточной бумаге талоны. Очередь в магазин занимали с вечера, дежурили в ней всю ночь до открытия. 
- Иногда катера или машины с мукой к нам не прорывались, тогда хлеба не было, - рассказывает Екатерина Федоровна. - Взамен продавали жмых - спрессованные плитки отходов подсолнечника. Грызешь его, сосешь - а он пустой. Мама делала из него кашу, варила «суп». 
Зато когда доставался хлеб - это было счастье. Многие спрашивают, как ребенок доносил его до дома, не съедал по дороге? Ведь великое было искушение, а мы все были страшно голодны. Все просто: тогда в ходу были сетчатые сумочки - авоськи. Продавщица клала в нее пайку хлеба и затягивала узлом на руке ребенка: «Беги домой!». Бежишь, а запах чувствуется! Остановишься, понюхаешь через ткань и дальше. 
- А однажды на улице перевернулась машина с сухарями - то ли подбили ее, то ли что еще случилось, - продолжает рассказ женщина. - Целая гора сухарей, представьте. Вокруг нее сразу поставили оцепление. Охраняли солдаты с автоматами. Не знаю, пытались ли подобраться к ней взрослые, а мы, дети, ночью поползли украдкой, по-пластунски. Часовые, конечно, видели нас (не могли не видеть темные тела на снегу), но сжалились, не стреляли. 
Сухари те пропитались бензином, что натек из машины, воняли им. Но это был хлеб. Жмых, очистки, клей, трава, «суп», разведенный до молекул съедобного, а также крысы, собаки - все, что можно было только условно считать едой - на этом фоне корочки хлеба, пусть и пропахшие химией, были ценной добычей. 

На катере - под обстрелом

Были и более страшные случаи, когда голод толкал людей на нечеловеческие поступки. Мать Екатерины Федоровны, ставшая очевидицей такого, «обезножила», слегла и не поднималась уже до самой смерти в эвакуации. Она успела только вывезти двух оставшихся дочерей и поселиться с ними на квартире в Омске.
- Это было летом 1942 года, - говорит блокадница. - Выбирались на катере, под обстрелом. Снаряды летели так часто, что фонтаны воды не успевали опускаться. Мы были на палубе. Мама привязала нас к бортам, чтобы не смыло волной. 
А на другом берегу - другая жизнь. Благополучная. Здесь была еда. «Нам сразу дали по сухарику, по маленькому, правда», - вспоминает наша героиня и добавляет с сожалением и пониманием, что иначе никак - сразу наедаться нельзя. Просто осталась в памяти заноза обиды маленького голодного существа.
Вот только один этот эпизод из всего повествования прозвучал с оттенком горечи. Растворило ли остальное время, или девочка и впрямь была не по-детски сильна? Вернее, ей пришлось стать такой - сильной, самостоятельной, все понимающей. Без осуждения она говорит о том, что отец после смерти матери отправил их в детдом. 

 - Мы были ему не родные дети, своих - двух моих младших сестренок - он потерял во время блокады, - поделилась Екатерина Федоровна. - Упрекал мать, что не сберегла. А как сберечь - одной год, другой четыре? Они истаяли от голода и холода одна за другой. Сам он сначала был оставлен в Ленинграде трудиться на заводе. Потом не выдержал недоедания, ушел добровольцем на фронт. Вскоре нам пришла на него похоронка. А через время - известие, что лежит в госпитале раненый как раз в Омске, куда нас отправили в эвакуацию. Когда мама умерла, он не стал нас пристраивать куда-то (может, и не к кому было), отправил в детприемник. А сам пошел воевать дальше. Думаю, он погиб. Был бы жив, после войны нашел бы нас, повидался. Обязательно. Никак иначе.
Ветеранов и очевидцев Великой Оте-чественной войны с каждым годом становится все меньше. Время не щадит, а может, наоборот, милосердно забирает их, превращая в память. Не в забвенье, потому что пока мы живы, помним.