Голос, который жив

27 января Россия вспоминает снятие блокады Ленинграда. В кольце врага город находился 900 дней – с 1941 по 1944 год. Всего несколько лет назад ушла из жизни свидетельница тех событий, наша землячка, Эмилия Кашкарова. Последняя блокадница, жившая в Урае, охотно делилась воспоминаниями с детьми и внуками и оставила свою историю записанной на стареньком кассетнике: голос целой эпохи.

Дочь блокадницы Ирина Ивашкеева, с которой та доживала последние годы, предоставила нам эту запись. Когда я прослушивала пленку, признаюсь, ком подкатывал к горлу.

Итак, когда началась война, Эмилии едва исполнилось 20 лет. Жила она не в самом Ленинграде, а за городом, в деревне Большие Борки, с родителями, младшим братом и сестрой.

– Я только что окончила фабрично-заводское училище и пошла работать на часовой завод в Петергофе. Помню, тогда сильно бомбили, – говорит Эмилия Матвеевна в записи. – Чтобы доехать до завода, я каждое утро добиралась сначала до станции, которая была в полутора километрах от дома. Шла с девчонками из соседних деревень. И вот, шагаем мы через лесок, а над нами немецкие самолеты, как черная туча, низко-низко летят. Мы деревья обнимем и стоим, трясемся. В городе на завод бежали тоже под обстрелами. Снаряды летят, а деваться некуда. Нет поблизости убежища. На глазах людей убивало! Мы ревем, к воротам жмемся. А потом, как стихнет все, мы давай хохотать, то ли истерика, то ли радовались, что живы остались.

В сентябре 1941 года часовой завод эвакуировали. Эмилия уезжать отказалась наотрез. Сказала: лучше увольняйте. Не захотела оставлять семью. Это решение и спасло ей жизнь. До пункта назначения рабочие не добрались, по дороге их разбомбили.

– Город тогда уже был в блокаде. Немец подступил совсем близко, – рассказывает Эмилия Матвеевна. – У нас первое время еще оставались запасы с огорода. Помню, прибежала к нам женщина из города, плачет, просит хоть пять картошек. На улицах кони дохлые лежат, говорит, растаскивают по частям. Проходили мимо нас и беженцы с округи. Всем старались что-то дать. Мы же не думали, что это надолго. Полагали, месяц и кончится война. А потом сами козлиную шкуру варили, совсем есть нечего было.

Неподалеку от деревни располагался аэродром, а при нем военный завод. Эмилия вместе с родителями устроилась туда работать, чтобы получать паек.

– Хлеба выдавали на день по 100 грамм каждому, – вспоминает старушка. – Прямо на моих глазах на заводе люди от голода замертво падали. Я чувствовала, как день ото дня иссякали и мои силы, как слабели родные и близкие.

Между тем после основной трудовой деятельности молодежь рыла окопы и траншеи, гасила фугаски, сброшенные с немецких самолетов, выравнивала дороги и засыпала ямы, оставленные после взрывов. От передовой, района Ораниенбаума, где шли жестокие бои, было всего несколько десятков метров.

– Кругом все горело, грохотало, сирена гудела дни и ночи. Не зная, куда деваться, прятались в кустах. Однажды, помню, рядом в озерце ребятишки купались. Их бедных тогда всех контузило.

На этих работах Эмилию случайно увидел ее старый знакомый. С Виталием еще в мирное время они познакомились на танцах.

– Особо сблизиться мы не успели. Говорили только раз или два за всю войну. Он с фронта писал мне письма, и потом переписывались аж до 47-го, – делится она.

Тогда молодой человек, уже с Севера, звал девушку к себе в Москву вместе со всей семьей. Обещал выслать денег на дорогу и устроить на новом месте. Она не решилась.

– Не поверила я в его любовь, – признается Эмилия. – А вдруг бросил бы, обманул? Время тяжелое было… Ну кто на себя такую обузу возьмет!?

При этом фотографию того самого Виталия старушка хранила всю жизнь.

Переломным для семьи Эмилии стал 1942 год.

– Однажды к нам в дом пришел сотрудник сельсовета, велел быстро собраться, взять только самое необходимое и спускаться под гору, где будут ждать машины. Мы очень обрадовались, потому как решили, что нас увезут в более безопасное место.

Эвакуация же на деле оказалась ссылкой. По национальному признаку. Отец и мать Эмилии были финнами, носили фамилию Ранцинен.

Далее последовали 25 дней тяжелейшего пути до Тюмени.

– Ехали так долго, потому что военные эшелоны вперед пропускали, – поясняет Эмилия Матвеевна. – Был март, зимник еще стоял. Каким-то чудом над нами не летали тогда. А то ведь все бомбили. Мы добрались целыми. По дороге совсем плохо стало отцу. Он ничего не ел. Все – нам. А тут на какой-то станции хлеба дали. Даже не хлеба, а так, жмых один. Он не выдержал и сразу полбулки съел. Еле довезли, но спасти уже не смогли.

С дрожью в голосе Эмилия Матвеевна вспоминает об отце. А еще стоит у нее перед глазами одна женщина – многодетная мать, которая ехала вместе с ними. – Ребятишки за подол держатся и вопят диким голосом: «Дай покушать!» А она на себе, в буквальном смысле, волосы рвет от горя: «Господи! Ну что же я вам дам? Нет ничего!» Вот как страшно было.

Вспоминает она и о сухоньком старичке, который умер прямо у дверей вагона. Так мертвого его и везли до следующей станции.

Несмотря на весь этот ужас, они, сами полуживые, стремились жить и верили.

– Мы все удивлялись моей четырехлетней сестренке Нине. Такая спокойная была, даже не плакала. Когда на одной из станций ей дали какую-то печенюшку, она на всех ее принялась делить, да и спрашивает: «Что Гитлера убили, раз печенье дают?» Мы смеялись сквозь слезы.

В Тюмени от жуткого истощения тут же слегли мама и дети. На ногах держалась только Эмилия. Ей приходилось выменивать вещи на продукты, чтобы хоть как-то поддержать близких. Так, практически ни с чем, их повезли дальше, в Кондинский район. Семья скиталась по домам в поисках угла. Смышленую и, по тем временам, образованную Эмилию, окончившую 7 классов, приняли продавцом в магазин. Так и пережили войну. Стало легче.

По словам Ирины Ивашкеевой, Эмилия Матвеевна назад на родину не стремилась. Сначала возвращаться не стали потому, что узнали, что от их дома в деревне после бомбежки ничего не осталось, потом уже и здесь привыкли жить.

– Мама говорила, что они всегда страшно боялись голода. Здесь, на Севере, много рыбы, ягод, грибов. Можно было прокормиться, – рассказывает Ирина Васильевна.

До конца жизни Эмилия Матвеевна осталась верна себе. Всегда заботилась о матери, вырастила и поставила на ноги брата и сестру, родила и воспитала четверых детей. Помощи никогда ни от кого не ждала. В ее жизни, конечно, были мужчины. Но счастливой в браке она так и не стала. По рассказам дочери, первый супруг Эмилии Матвеевны оставил ее сразу после рождения ребенка. Со вторым жизнь не сложилась, так как свекровь не пожелала видеть рядом нищую невестку из ссыльных «врагов народа».

Но унывать ей было некогда. Она знала, что такое настоящее горе и какова цена жизни.

– Мама была совершенно уникальным человеком. В свои девяносто с небольшим, вся согнувшаяся от старости, по утрам пыталась делать гимнастику, – делится дочь блокадницы. – Номера телефонов никогда не записывала, все помнила наизусть. А сколько стихов и песен знала! Мама всегда любила жизнь и на судьбу не обижалась, до последних дней радуясь внукам и правнукам, которых у нее и не сосчитать.