Кто мы, и почему такие?

Ко Дню памяти жертв политических репрессий «МВ» опубликовало материал о судьбе семьи спецпереселенцев, потомки которой стали в дальнейшем жителями Югры. Сегодня в продолжение темы - рассказ об истории ссылки в нашем крае. 

 Появился он из попытки узнать, сколько именно людей было депортировано в Ларьякский район. Оказалось, официальные источники пока не располагают точными данными, хотя они есть в новом исследовании Любови Алексеевой, профессора кафедры истории России Нижневартовского госуниверситета, доктора исторических наук. Сегодня Любовь Васильевна делится этими сведениями с читателями «МВ» и предлагает взглянуть на обсуждаемый вопрос шире.

Первые ссыльные

- Начнем с того, что из истории нельзя просто выдернуть тему как сюжет, надо в целом понимать, что происходило в тот период, какой была наша территория. Власти не очень-то и стремились отправлять сюда народ. Из первого этапа переселения крестьян в наш округ - это зима и весна 1930 года - в Ларьякский район не попало ни одного человека из-за его отдаленности. Ссылка дошла до Сургута, а уже затем распространилась дальше на север, в Березовский район. И по мере того, как она продвигалась, крестьян оставляли в тех или иных населенных пунктах, потому что стоял 30-градусный мороз. Февраль был очень холодный в 1930 году. 
Ларьякский район, в оценках властей, считался самым отсталым, захолустным, где не было ничего, никакой инфраструктуры. Колхозы очень слабые, располагались в основном в границах современного Нижневартовска, Мегиона и прилегающих к ним деревень, и принадлежали почти все Нижневартовскому сельскому совету. Поэтому отправлять спецпереселенцев в дальние поселки можно было тольк в крайнем случае. когда потребовалось решать другие задачи, в частности, в годы войны - по рыбодобыче.

Много - это сколько?

Мы долго не знали, сколько было отправлено в 1931 году. Все предшествующие исследователи называли общую цифру: «В начале 30-х годов прибыли в Тобольский округ около 50 тысяч человек». Мне первой в отечественной науке удалось это сделать. Ушло очень много лет, чтобы поднять все документы и выяснить, как шла транспортировка, сколько их было, сколько осталось по тем или иным годам. По 1931 году вообще не было ясности. Да, было сослано много, читаем в трудах историков. Сколько это - много? Когда стали разбираться с этим вопросом, подсчитали, что в 31-м году было отправлено не более 12 тысяч человек. Исследователи же придерживались вывода, что ссыльных стало больше, чем в 1930-м. Но это верно в целом для Уральской области, в состав которой тогда входил наш регион. А для нашего края такие данные не соответствуют действительности, поскольку сюда было отправлено, как мы выяснили, в три раза меньше переселенцев, чем в 30-м году.
Это объясняется тем, что власти не знали, что делать с таким количеством выселенного народа. Его негде было размещать, люди умирали, бежали. Вот, кстати, сколько именно умерло и сколько сбежало, мы тоже не знаем. Можем говорить пока только об общих цифрах сокращения контингента. 
Документы, где мы впервые встречаем упоминания о крестьянах, сосланных в Ларьякский район, датированы 1932 годом. Это лето, пора навигации - вот тогда их и завезли. Есть данные и на начало 1933 года. Точные цифры называть не буду, поскольку они не опубликованы, а в округленном виде приведу: ссыльных было не более ста человек. Всего. Вот это контингент спецпереселенцев-крестьян, которые попали к нам в Ларьякский район. 
Но здесь надо учесть один нюанс - при подсчете мы исходим из территориальных границ того времени. А, допустим, тот же Покур, который сегодня относится к Нижневартовскому району, тогда был в составе Сургутского района. Да, в эту деревню дотянулся первый этап ссылки. Люди с началом навигации прибыли из Тобольска. Они там перезимовали кое-как, многие при этом погибли. Затем пароходом их доставили в Сургут и стали развозить по населенным пунктам района, в том числе и в Покур. Нам сегодня известно, скажем, что это были семьи Акимовых, Шевелевых, Сорокиных, Комаровых, Сухоплюевых, Губиных, Шаляпиных. Но сколько их конкретно было, у меня данных нет. 

Неблагонадежные народы

В начале 30-х годов население Ларьякского района было не более 1,5 тысячи человек, а в 1945 году оно насчитывает 5 тысяч. Мы же понимаем, что естественный прирост в таком масштабе невозможен. И вот следующий этап депортации в наш район начинается в 1940 году, когда сюда поступают переселенцы, сосланные по этническим причинам: немцы, финны, прибалты, бессарабцы из Молдавии, поляки, что попали из-за присоединения территории Западной Белоруссии, которая входила в состав Польши, то есть так называемые неблагонадежные народы, кто мог быть против советской власти. Вот они уже попали в район и оказались даже в самом Ларьяке. Здесь нужно сказать, что в 1942 году было принято постановление о двукратном увеличении рыбодобычи в наших северных территориях. 
План 1943 года подразумевал увеличить рыбодобычу в три раза, а кадров-то нет! Где брать рабочие руки? Потому в округ в 42-м сослали довольно большое количество немцев. Попали они и к нам в район. К 1944 году его население возрастает на две тысячи человек.
А потом наступает лето 1944-го, когда сюда, по нашим данным, сослали свыше 600 калмыков, обвиненных в коллаборационизме. Они попали в основном в село Нижневартовское и в мегионские деревни как рабочая сила для сельского хозяйства и рыболовства. Таким образом, мы получаем на 1 января 1945 года население района в 5 тысяч человек. Цифра у нас сходится и суммируется из данных, которые были в начале 30-х годов, плюс небольшой естественный прирост населения, плюс все спецпереселенцы.

Жизнь против пропаганды

- Наша газета выходит с сентября 1941 года, но упоминаний о переселенцах в ее подшивках я не нашла. 
- А нельзя было о них говорить - по документам они значились эвакуированными, поэтому и трудно сейчас подсчитать, кто действительно прибыл в эвакуацию, а кто был сослан или депортирован. 
Только по национальностям мы и можем определить. Все умалчивалось. Никто о них не говорил, хотя переселенцы стали основной рабочей силой в районе в годы войны, поскольку по численности перекрыли местное население. 

 – Как их принимали местные жители?
– По-разному, ведь вся официальная пропаганда говорила, что это враги народа. Да, по-разному, в основном отрицательно. А потом местные  стали наблюдать за ссыльными и, когда увидели, как люди трудятся, проявляли сочувствие, помогали. Но на первых порах никто в избу не пускал – в лучшем случае в баню селили, в сарай вместе с коровами в уголочке. Вот так начинали здесь жизнь спецпереселенцы. 
Но они быстро стали обустраиваться – люди-то были работящие, от землянок до домов прошли, обзавелись все скотиной, огородами, потому что у них в генах было заложено трудолюбие. Это же было наше крестьянство, которое власть уничтожила. А сегодня мы ищем причины тому, почему у нас слабое  гражданское общество, нет желания поднимать сельское хозяйство. Да потому,  что часть крестьянства была уничтожена, другая загнана в колхозы и превращена в наемных работников. Хотя они и там адаптировались, стали работать, показывать хорошие результаты. Но потом власть колхозы разрушила, а вместо них ничего не создала. И те агрохолдинги, которые точечно сегодня в стране действуют, вряд ли решат вопрос продовольственной безопасности, страна до сих пор закупает много продовольствия за границей. Поэтому наши проблемы, истоки свободы-несвободы, работы-неработы надо искать в том числе  в  1930-1940-х годах, на которые приходится депортация ни в чем не повинного населения. 

Показательный пример

– У вас есть сведения, какие населенные пункты появились здесь и в целом в Югре благодаря спецпереселенцам?
– У нас в районе однозначно ничего не появилось, кроме поселка Мега, который построили спецпереселенцы. А на карте Югры, по подсчетам историка Кириллова, в 1930 году, когда пошло массовое заселение, было 150 поселков. Позднее, когда население сократилось примерно на треть из-за погибших и сбежавших, количество поселков уменьшилось. В довоенный период их насчитывалось в пределах пятидесяти, затем стало еще меньше. 

 – Может быть, во время исследований вы ознакомились с личными материалами и можете рассказать об истории чьей-либо семьи? 
– Люди часто не хранят документов, а личных историй, официально записанных по воспоминаниям выживших свидетелей, вообще нет, хотя это самое ценное – документы личного происхождения. Мой научный руководитель приводил пример жизни одного переселенца Ишбулата Шарипова, мусульманина, башкирина или татарина по национальности, не скажу сейчас точно. Он был сослан под Тобольск, туда, где сейчас станция «Юность Комсомольская». Вот на его примере очень хорошо видно, как эти люди выживали, насколько они были трудолюбивы. Мужчина построил дом, завел хозяйство, родил с женой 12 ребятишек. А когда уезжал в 56-м году, власть снова отобрала у него в пользу колхоза все имущество. Он вернулся в свой Сухокулинский район Курганской области и успел выстроить еще один дом и снова завел хозяйство, то есть за жизнь построил три дома. Вот такие люди были, вот таких ссылали.

 – Любовь Васильевна, почему вас заинтересовала тема репрессированных?
– Во-первых, она не изучена и тем интересна мне как ученому, чтобы восполнить некоторые пробелы официальной науки. Во-вторых, это одна из драматических страниц нашей истории, которая долгое время не изучалась. Ее и сегодня нелегко исследовать, потому что многие документы утрачены, а часть их по-прежнему засекречена. Изучать очень сложно, но это необходимо, чтобы понимать, кто мы, откуда и почему такие, какие есть.