Тринадцать месяцев войны

Танк Т-62, который стоит в Урае у мемориала Памяти, – это такая же машина, которая была у вас? – спрашиваю я собеседника.

– Не совсем. У нас они были модернизированные с учетом боевых действий. Усилена лобовая защита башни, а под местом механика-водителя – противоминная.

– Мой родной городок – Пржевальск в Киргизии, сегодня Каракол, – стоит недалеко от границы. И у нас так тогда было принято – несколько человек из моего класса поступили в военные училища, – рассказывает ветеран Афганской войны Олег Коренченко. – Тогда время было другое, и воспитание – тоже. Быть офицером было почетно. А потом – мои деды воевали, и, может быть, еще и в силу традиций я поступил в Ташкентское высшее танковое командное училище. Окончил его и был зачислен в офицерский резерв командующего войсками Туркестанского военного округа, предназначенный для отправки в Афганистан. Мне дали направление в 181 мотострелковый полк. Его штаб находился в Кабуле, а подразделения были разбросаны на расстоянии больше двухсот километров. Треть полка участвовала в рейдовых мероприятиях, треть – осуществляла проводку колонн, остальные были сосредоточены на сторожевых заставах. На одну их них, что у бывшего полицейского поста Сурхакан, меня и направили. От Кабула 143 километра.

– От Джелалабада рукой подать, откуда велось снабжение душманов. Насколько была важна эта дорога и насколько опасна?

– Важные дороги охранялись сторожевыми заставами. Там постоянно находился состав усиленного взвода – мотострелки, или стояли артиллеристы с танкистами. Плюс к тому колонны сопровождались боевой техникой. Наиболее опасными считалась «Баграмская зеленка» и вообще вся дорога от Кабула до границы с Советским Союзом. Вся она была в сторожевых заставах.

На трассе Кабул – Джелалабад заставы располагались на расстоянии шести-восьми километров друг от друга. То есть это дорога была тоже довольно напряженной и одной из самых тяжелых.

Колонны шли постоянно. По трассе осуществлялось снабжение 66-ой отдельной мотострелковой бригады, двух батальонов спецназа – один стоял в Джелалабаде, другой чуть дальше – в Асадабаде. То есть это были достаточно серьезные силы. Так что колонны ходили практически ежедневно.

– В горах?

– Есть там серпантин, горный перевал Махипар. Так вот на одном коротком отрезке перевал высот составляет сразу пятьсот метров. Наша застава стояла ниже Кабула метров на семьсот-восемьсот. Прямо перед нами, где-то километрах в трех-четырех, высились черные горы километра в три с половиной и выше.

– Обстреливали?

– Да. Стреляли реактивными снарядами, но ни один не попал. Так что рассчитывали, наверное, на эффект чисто психологический. Но до моего приезда заставу обстреляли из безоткатных орудий. Старшина погиб, снаряд попал прямо в землянку.

– То есть вы жили в землянках? Не холодно?

– Нормально. За всю зиму – а я прослужил на заставе с ноября 1985 по март 1986 года – только два раза видел иней. А вот в феврале начался сезон дождей, землянки подтапливало, зайдешь – и по колено в воде. Когда потеплело, полезли скорпионы, фаланги и прочее. Прежде чем лечь спать, надо было проверить все постельное белье, а утром, перед тем как одеться, перетрясти вещи, проверить обувь, чтобы кто-нибудь не укусил.

– В марте вас перебросили на рейды. Какие задачи вы решали?

– Уничтожение бандформирований. Разведка определяла зоны, где находятся душманы, и мы выходили в эти районы.

– На танках? Мне до сих пор сложно себе это представить. Они кажутся очень уязвимыми.

– Танки везде нужны – и в горах, и в городе. Дело в том, что в горной местности, к примеру, без танков пехота не защищена. Понятно, что он не везде пройдет, он должен двигаться по определенным тропам. Противник видит все эти дороги, соответственно, принимает меры – минирует их, но у нас нет возможности совершить какой-то обход, как на равнине. Тут приходится все брать в лоб. Пехота, конечно, это может. И до поры можно было перебрасывать пехотинцев на вертолете. Но с середины восьмидесятых годов в банды стали массово поступать «Стингеры», и возможности вертолетов оказались сильно ограничены. Но вот представьте ситуацию (нам это рассказывали еще в училище): два крупнокалиберных пулемета установлены на господствующих высотах. Дальность прицельной стрельбы у них – 3 200 метров. То есть автоматами никак не подавить. И в результате эти два пулемета могут легко сдерживать наступление целого батальона пехоты. Как их уничтожить? Только танком. Так что ездили по афганским дорогам, где могли. Бывало, машина идет, одна гусеница свисает над обрывом, а другая – скребет по отвесной стене. Но вот представьте, идет танк, мощным корпусом валит деревья, дувалы – глинобитные стены, а уже за ним, прикрытая, движется пехота. Там тысячелетиями строилась система орошения в виде кяризов (это вертикальные колодцы, соединенные подземными галереями). Душманы пользовались этими кяризами для маневра. Если они окружены – нырнут под землю и уйдут.

– Что представляла собой правительственная афганская армия?

– Она формировалась по нашему подобию, но только уровень организации был примерно шестидесятых годов. Все, конечно, попроще, чем у нас. Но для тех условий уровень неплохой. Если бы у нее был нормальный боевой дух, тогда душманам делать было бы нечего. Вся беда в том, что армия была немотивированной. Она не знала, за что и почему должна воевать. Ее участие было по сути ритуальным. Дело в том, что ни одна операция не могла проводиться без афганских войск. В противном случае получилось бы, что мы – вроде как интервенты, и что воюем с населением Афганистана. Формально воевали именно части афганской армии, якобы они наводили порядок, а мы просто оказывали им поддержку. Но вот случилось реально боестолкновение в «зеленке», и я увидел, как они действуют. С нами было два афганских подразделения. Бойцы моментально спрятались между дувалами, и никто из них себя никак не проявил. Бой быстро закончился, в нашу пользу, но помощи от них никакой не было.

– А противник?

– Признаюсь, то, что мы называем бандформированиями, фактически были регулярными профессиональными воинскими подразделениями.

– Профессиональные – в том смысле, что они тоже получили какое-то военное образование?

– У них были свои инструкторы. Сейчас не принято говорить о том, что в Афганской войне очень активно участвовал и Китай. Стрелковое оружие у душманов, включая крупнокалиберные пулеметы, гранатометы, безоткатные орудия, реактивные снаряды, – все это было китайского производства. И если западные кураторы – американские, итальянские, французские, западногерманские – за одним специалистом закрепляли одного инструктора, то китайских инструкторов было двое: один обучал, второй фиксировал ошибки и корректировал обучение.

– Получается, за Афганистан спорили и Америка, и Европа, и арабский Восток, и Китай. Неужели это был такой лакомый кусок? Удивительно, как весь этот «интернационал» не перессорился на афганской почве….

– У них, видимо, не было конкретной задачи – захватить территорию. Была задача – противодействовать нам. И, очевидно, на этой почве они прекрасно договаривались.

– Так что же такое Афганистан? Может быть, такой страны и вовсе нет?

– Конечно же, есть. В 1986 году я участвовал в армейской операции. Большие силы были тогда задействованы, мы совершили шестисоткилометровый марш-бросок. К тому моменту провинцию контролировали душманы, и они полностью отрезали их снабжение – ни продукты питания, ни топливо – ничего не подвозилось, и когда мы вошли в эту провинцию, то там встречали нас с хлебом-солью. Если бы в свое время непосредственно занимались уничтожением вооруженных формирований, которые мешали мирной жизни, но не лезли в политику, расклад мог быть совсем другой. Наши тогда ввязались, получается, в междоусобицу. Нужно было не лезть, не ломать устои афганцев. Если они веками жили по своим законам и у них сформировались какие-то чуждые нам, но свои ценности, то навязывать собственные и пытаться строить социализм в феодальной стране, наверное, не стоило. У них испокон веков шла борьба между кланами. Афганистан – многонациональная страна. Там проживают пуштуны – почти половина населения, а еще есть таджики, узбеки, хазарейцы. И у всех абсолютно разная культура. Конечно, обидно за все то, что мы вложили в Афганистан. Наши там очень много построили. И дороги, и гидроэлектростанции. И надо же было все это так бездарно потерять, просто бросить.

– А что потеряли вы? Все ли, кто был тогда с вами, выжили? Никто не погиб?

– В моем подчинении было 19 человек, четыре танка. Все выжили, и никто даже ранен не был. Кроме меня. В декабре 1986 года я получил тяжелое ранение. Лечился в госпитале, выкарабкался, но на этом война для меня закончилась. Почему повезло тем, кто был рядом со мной. Наверно, это и правда везение. А с другой стороны, я старался не лезть на рожон и все делать в пределах разумного. Надо – значит надо, но сначала нужно все продумать.

– Сегодня вы, вместе со своими товарищами – танкистами, афганцами – часто бываете в школах? Зачем?

– У меня все-таки есть какой-то определенный опыт выживания. И если его передать, думаю, кому-нибудь он пригодится. Мы должны быть готовы ко всему. Этому учит нас история. И если человек будет готов, он выживет. Но если даже не выживет он сам, то хотя бы кого-то защитит или спасет. А если мы не будем заниматься детьми, ими займется кто-то другой – тот, кого мы бы так не хотели увидеть рядом с ними.