«У наших врачей горят глаза, есть желание помогать»

– Если бы вам сейчас дали возможность вернуться на два месяца назад, что бы вы дополнительно сделали к тому, что уже сделано? Что вы считаете недостаточным или можно было бы усилить?

– Наверное, чуть меньше бы зарезервировали аппаратов ИВЛ. Мы знаем, что на сегодняшний день у нас 50 человек в реанимации. Из них чуть больше 20 пациентов – на ИВЛ. У нас три сотни аппаратов сейчас стоят в резерве. Сегодня мы понимаем, что такой запас – мощный и серьезный, может, чуть избыточный. Можно было дополнительное оборудование приобрести или в дорогостоящие препараты либо средства индивидуальной защиты вложиться. Возможно, изменили бы баланс в пользу того, чтобы создать больший запас дорогостоящих лекарственных препаратов, которые дают свой эффект.
Что еще? Организовали бы больше дополнительных образовательных семинаров для подготовки врачей. Это новая инфекция, вследствие чего появляется новый опыт работы. Почти каждый месяц вирус изменяется, а это требует новых знаний. Мы как регион отличаемся от многих других. У нас нельзя так легко и просто свезти пациентов в одну большую больницу за 100–200 километров, наши расстояния в разы больше. У нас своя история.

– За счет чего сейчас происходит основной прирост больных?

– В основном заражаются в домашних и производственных очагах. Среди больных у нас не так много лиц пожилого возраста. Они как раз из тех, кто остается дома, кто изолировался и соблюдает все рекомендации. А болеют те, кто продолжает работать, еще и пользоваться рейсовым или вахтовым автобусами. Где-то нарушается масочный режим или режим, допускающий скученность людей в одном помещении. Так распространение вируса ускоряется.

– Как раз о том, «много или мало», про статистику. Есть определенный скепсис по поводу того, сколько действительно людей болеет. Одни считают, что больных в десятки раз больше, другие – что это все надуманно и вообще никто не болеет. Если говорить о статистике, вы можете объяснить механизм, как люди в нее попадают, и можно ли ее изменить или завуалировать?

– Я считаю, что болеют действительно в разы больше. Кто-то встречается с вирусом, инфицируется или переносит бессимптомно либо с минимальными симптомами, которым не придают значения. Таких людей гораздо больше, чем тех, кого выявляют лабораторно.
Как попасть в статистику? У того, кто заболел, находят коронавирус, затем исследуют все его окружение, с кем он в последнее время контактировал: членов семьи, коллег и так далее. Когда обследовали как контактное лицо и выявили вирус, все равно попадете в статистику, даже при отсутствии проявлений заболевания. С каким шифром – неважно.
Через месяц-два можно изучить иммунитет, который к тому времени уже сформируется. Тогда увидим, сколько из югорчан мы учли в статистике, «поймав» или выявив как заболевших либо как контактных. Москва сегодня тоже называет разные цифры, проводя исследования, но опять-таки это не 30, не 40 и не 50 процентов, это гораздо меньше, кто переболел и у кого сформировался иммунитет.

– Кто все-таки дает заключение, что у этого человека COVID? Это департамент или Роспотребнадзор?

– Основное – это положительное исследование на выявление вируса COVID-19 методом полимеразной цепной реакции. Если есть положительный результат, значит инфицирован. Для простоты объяснений и для чистоты учета в статистике Роспотребнадзора такой гражданин (не хочу сказать «больной», потому что не всегда больной, и очень часто совсем даже не больной, но тот, у кого положительное исследование), этот пациент учитывается как заболевший. И два отрицательных анализа потом дают основание считать его выздоровевшим.

– То есть в статистике ключевая роль у Роспотребнадзора?

– Ключевая роль – у лабораторно проведенного исследования. Диагноз поставит больница, а в статистический учет он попадет через ковидный регистр Минздрава. А вот обязанность Роспотребнадзора – вести эпидемическое наблюдение каждого пациента, у которого будет установлен диагноз. Больница сообщает в Роспотребнадзор, и возникает учет в официальной статистике.

– Вы можете лично как-то повлиять на эту статистику?

– Нет сегодня такой цели, задачи, стремления влиять. Наверное, можно, но этим не занимаемся. Сегодня слишком высока цена этих манипуляций. И разве кого-то ругают за статистику, что кто-то болеет? Много сегодня пациентов болеет или мало? Нет, не надо этого делать и даже пытаться. От этого зависят противоэпидемические мероприятия.
Ну хорошо, представьте: сейчас попытаюсь запретить кому-то писать диагноз «коронавирус». Вдруг в статистике больных станет меньше, и примем решение, чтобы все ограничения отменили, будем гулять, праздновать, радоваться. Но это лишь приведет к тому, что количество больных резко возрастет. Тяжелобольных. И нагрузка на систему здравоохранения станет большей. У нас нет потребности подвергать систему здравоохранения таким испытаниям. Зачем? Цена таких манипуляций такая высокая и очень дорогая. Не говоря уже о преступном характере таких манипуляций вообще.

– Как протекает болезнь? Некоторые говорят о том, что чувствуешь себя очень плохо. Что с медицинской точки зрения означает ковид и эта фраза «чувствуешь себя очень плохо»?

– Здесь не обсуждаем легкие формы, когда обычные симптомы простуды. Самое нетипичное здесь – это то, что у большинства пациентов на какое-то время пропадет обоняние. На это сегодня обращаем внимание.
Как протекает тяжелая коронавирусная инфекция? Это тяжелая форма пневмонии. Тревожными знаками коронавируса являются признаки простуды, потеря обоняния, высокая температура, одышка. Одышка, как правило, проявляется уже в очень тяжелой форме заболевания. Бывают случаи, когда одышки нет и самочувствие неплохое, а при компьютерной томографии 50–80 процентов легких поражено.

– А легкие поражены – что это значит?

– В них воспаление. Это сложнее, чем простое бактериальное воспаление, с которым уже привыкли сталкиваться. Изменяется функция легких – обеспечение газообмена и транспорт кислорода и углекислого газа. Возникает воспаленный отек тканей легкого со скоплением жидкости. Воздух не попадает в те части легкого, где этот газообмен происходит. Соответственно, кровь бедна кислородом, и это ведет к тому, что все ткани в организме, будь то сердечная мышца, головной мозг или другие, начинают испытывать недостаток кислорода – гипоксию.

– Из-за этого обостряются все хронические болезни…

– Да. Недостаток кислорода ведет к кислородному голоданию, к тому, что любая болезнь может обостриться либо стать причиной нарушения работы жизненно важных органов, будь это работа сердца или головного мозга.

– Подключение к ИВЛ – это значит, что человек уже находится на грани жизни и смерти? И вообще, те люди, которые сейчас в статистике и подключены к ИВЛ, у них есть шансы выжить?

– Безусловно, шансы есть. Хотя процент тех, кто, к сожалению, не поправляется (из находящихся на ИВЛ), очень высок, измеряется десятками процентов. Это зависит от тяжести больных, которые в эти клиники попадают. Но средний срок нахождения на ИВЛ у тех, кто выздоравливает, как правило, не меньше 10–11 дней.
Задача искусственной вентиляции легких – наладить газообмен, расправить легкие там, где они повреждены от воспаления. Современный аппарат ИВЛ, на самом деле, не просто вентилирует. Мы говорим о респираторной поддержке, о респираторной терапии. То есть это целый набор сложных параметров, которые контролирует аппарат. Это использование сложных датчиков, которые позволяют очень точно анализировать состав газовой смеси не только на вдохе, но и на выдохе. Это сложное и очень интересное направление работы реаниматолога. Какое давление, какой состав смеси, скорость, частота вдоха и выдоха.
И здесь две истории: инвазивная и неинвазивная вентиляция легких. При инвазивной респираторной поддержке аппарат ИВЛ обеспечивает принудительную прокачку легких кислородом и полностью берет на себя функцию дыхания. Газовая смесь подается через эндотрахеальную трубку, помещенную в трахею через рот или нос. А неинвазивная вентиляция легких относится к искусственной респираторной поддержке без инвазивного доступа (то есть без эндотрахеальной или трахеостомической трубки) с использованием различных известных вспомогательных режимов вентиляции. Оборудование подает воздух в лицевую маску пациента через дыхательный контур. В отличие от инвазивного метода, человек продолжает дышать самостоятельно, но получает аппаратную поддержку. Это не альтернатива одно другому – это разновидность респираторной терапии для разных стадий болезни.

– Вы удовлетворены уровнем работы медицинского персонала?

– Я скажу да. Я был во многих больницах округа за последние три месяца. Когалым, Нефтеюганск, Сургут, Нижневартовск... Большое спасибо всем реаниматологам, медсестрам. У них есть огромное желание помогать. Правда, есть кое-какая нехватка знаний, но она не чья-то личная. И быстро устранимая. У нас есть федеральные рекомендации, которые регулярно меняются, какие-то препараты уходят, какие-
то приходят. Появляется новый опыт.
Сейчас у персонала новое информационное пространство. Ты можешь сидеть в чатах со своими коллегами со всего мира и обмениваться опытом. Получать онлайн-консультацию по своему конкретному больному. У многих глаза горят, есть желание лечить и помогать больному, несмотря на все риски для собственного здоровья. В ковидные госпитали мы направляем тех врачей, которые прошли дополнительную подготовку.
Коронавирус – это такая болезнь, когда нельзя просчитать все «от и до» и считать себя полностью подкованным. Ты непрерывно обучаешься. Диагностические и лечебные подходы меняются ежемесячно. В данной ситуации очень важно быть в струе новых профессиональных знаний, развивать свои навыки. Кто в этом преуспевает, тот востребован.
Есть конкуренция с учетом доплат. Сегодня у нас есть возможность выбирать сотрудников. Доплаты – доплатами. Но, на мой взгляд, в работе врача все-таки труд должен быть желаемым. Ты выбираешь эту профессию, потому что хочешь помогать, а не оттого, что ты хочешь исключительно зарабатывать. Сегодня мы можем выбрать тех, у кого глаза горят, кто может быть в своей подготовке даже чуть-чуть выше коллег.

– Бывают случаи, что врачи, наоборот, отказываются от этой работы и возникает какой-то вакуум?

– Отказаться могут. Это, на мой взгляд, жизненные ситуации. Кто-то, на самом деле, не готов рисковать. Но у нас в округе много врачей. И мы можем их перемещать из одной больницы в другую. Мы это делаем. Бывают случаи, когда доктора контактировали с больными коронавирусом и приходится их помещать на изоляцию. Такие истории бывают, но они локальные. И тогда у нас появляется задача –  переместить врачей и средний медперсонал для того, чтобы перекрыть этот вакуум.

– Много врачей болеет?

– Более 100 медработников. У кого-то исследование показало положительный результат, кто-то заразился совершенно не медицинским путем, а бытовым. У кого-то заболевание действительно связано с оказанием медпомощи. Более 50 человек получили выплаты за профессиональное заражение. Мы за всем очень внимательно следим и слышим каждого, каждую ситуацию готовы перебирать и уточнять.

– Как они себя чувствуют?

– У нас есть сотрудники, кто лечится в больницах, но не в реанимационных отделениях.

– Мы желаем им здоровья, потому что, на самом деле, только в такой экстренной ситуации поняли, насколько важную работу они выполняют. И что в первую очередь, как вы сказали, важны все-таки не деньги, а именно желание помочь всем, кто оказался в такой сложной ситуации. Сейчас все ждут вакцину против коронавируса. На ваш профессиональный взгляд, когда она появится? И когда будут прививать?

– Я сам получаю информацию по этому поводу, как и все, через интернет-порталы, новости. Очень хочется, чтобы в этом соревновании не то чтобы победили сильнейшие, а была разработана действительно эффективная и качественная вакцина, которая будет давать стойкий и хороший иммунитет.
Ждем ее появления до конца этого года. Но нужно много времени, чтобы разработать такую вакцину, которая не будет приносить возможный вред или осложнения, последствия. Все должно изучаться. Но даже если вакцина и появится в этом году, я думаю, что в 2020-м мы будем жить без всеобщей вакцинации от коронавируса.

– Вы сами проверились на антитела к коронавирусу? Уже переболели?

– Нет. По тому, как я себя чувствую, скорее, отнесу себя к тем, кто здоров и кто не болел. Но обязательно проверюсь, когда это станет доступным.

– Многих интересует, когда больницы начнут переходить на обычный формат работы, потому что были запланированы операции, процедуры. Как сейчас с этим быть?

– Пока жизнь показывает, что мы зашли в историю, которая будет продолжаться еще несколько месяцев как минимум. Но нам нужно находить возможности для оказания полной медицинской помощи по всем направлениям. Думаю, к этому вопросу мы подойдем, когда число заболевших пойдет на спад, когда пройдем пик.

– Как мы сейчас будем жить с ковидом? Эта угроза не исчезнет до того, как не появится вакцина. Как вы ожидаете, будут вспышки или, наоборот, снижение?

– Мы вошли в тот ритм, в котором живем. Будем постепенно видеть и понимать, какие ограничения можно будет снять, а какие, наоборот, ввести. Мне кажется, ритм жизни будет постепенно становиться рабочим.

– Вопрос, который от себя остался: сколько вы спите?

– У меня сон давно «сломался». Я из тех, кто ночами много работает, хирурги, которые ночами дежурят. Я могу уснуть в 12 и проснуться в 4. У меня нет потребности в дозированном отдыхе или неотдыхе. Мне достаточно за ночь поспать 4–5 часов.

– Ваше слово тем, кто увидит это интервью, кто прочитает печатную версию?

– Коллегам пожелаю, кто еще не нашел себя, – найти, а кто нашел – проявить. Получить удовольствие от того, как ты чувствуешь себя профессионалом. Землякам, югорчанам – сохранять свое здоровье. Сделать все возможное для того, чтобы самим не заболеть и позаботиться о своих близких. Тем, чей бизнес дал трещину, пожелаю отнестись к этому как к возможности реализовать новый проект, который был отложен до лучших времен.