Ветеран из Югры рассказала, как строила доты в блокадном Ленинграде

27 января – особая дата в истории нашей страны. В этот день в 1944 году советские войска полностью сняли блокаду Ленинграда. Вражеское кольцо сомкнулось 8 сентября 1941 года. Блокада длилась 872 дня, единственная возможность связи с блокадным Ленинградом – Ладожское озеро, побережье которого во время войны контролировала Красная армия. Было принято решение сразу после наступления холодов проложить дорогу. В историю Великой Отечественной она вошла как Дорога жизни. В Югре живут те, кому пришлось пережить поездку по этой дороге.

За годы блокады из Ленинграда эвакуировали 1,7 миллиона человек. В Югру привезли 944 ребенка третьей волны эвакуации: 722 – школьного возраста и 162 – дошколята. После войны тех, кому исполнилось 14 лет, отправили обратно в Ленинград для учебы в фабрично-заводских училищах и на восстановление города. Остальных ребят перевели в детские дома в Тюменскую область, в Югре практически не осталось воспитанников первых детских домов.

«В тот год мне было 19»
Однако сегодня в округе продолжают жить те, кому на долю выпало пережить блокадный голод, участвовать в обороне города. Хана Мордуховна Дворкина живет в Сургуте с 1989 года, в канун Нового года она встретила вековой юбилей. В ее жизни было все: голод и холод блокадного Ленинграда, работа на рытье окопов и противотанковых рвов и тяжелейшие потери...
Родина Ханы Дворкиной – старинный белорусский городок Жлобин. Семья была среднего достатка, во времена нэпа отец построил мельницу, и зерно к нему везли со всей округи. Маленькая Хана любила бывать здесь: она и сегодня вспоминает отдаленный шум ветра, скрежет жерновов и ту особую ауру и невероятную умиротворенность вокруг. Впрочем, идиллия длилась недолго: нэп закончился, крепких хозяев объявили кулаками и эшелонами отправляли в Сибирь. Отец Ханы не стал дожидаться раскулачивания, оставил мельницу, хозяйство и перебрался в Смоленскую область. Там девочка окончила десятилетку, и семья, посовещавшись, отправила ее в Ленинград, где жили братья и сестры отца.

– Я выбрала институт случайно: вуз находился недалеко от дома тети, буквально в семи минутах ходьбы. Я сама еще ничего толком не решила, просто зашла узнать, и мне предложили поступить на электротехнический факультет, сказали, что это профессия будущего. Мне все понравилось, и я, недолго думая, подала документы. И поступила!

Училась Хана на отлично, у нее была феноменальная память и мужского склада ум, точные науки ей давались легко. Два года пролетели как один день. Июнь сорок первого не предвещал беды: город нежился в тепле, в парках и скверах играли духовые оркестры.

– В сорок первом мне шел 20-й год. Я заканчивала второй курс, и 23 июня у нас был последний экзамен по сопромату. А 22 июня утром мы в студенческом общежитии слушали выступление Молотова, – вспоминает Хана Дворкина. – Тишина гробовая... Наши ребята с факультета уже на следующий день пошли в военкоматы. Забрали почти всех, только пять парней осталось. Из тех, кто ушли на фронт, никто не вернулся. Никто! А нас вскоре собрали, посадили в вагоны и отправили на рытье окопов. Далеко мы не уехали, попали под бомбежку. Укрывались в небольшом березнячке, а ночью отправились пешком до места.

В дороге студенческий отряд не раз попадал под бомбы немецких самолетов, до места добрались только через несколько суток. И сразу же приступили к рытью окопов и противотанковых рвов. В Ленинград студенты вернулись через несколько недель пешком: к тому времени железнодорожные пути к городу были отрезаны. А 8 сентября город оказался в кольце блокады.

Блокада. Эвакуация. Холокост
Студентов к тому времени переселили в общежитие в Петергоф. Надвигалась зима, она в сорок первом была лютая – морозы стояли за 30. Хана пошла работать в трест, который занимался строительством дотов. Свои 250 граммов хлеба она делила на три части: утром кусочек, в обед на работе с похлебкой из пивных дрожжей и вечером с кипятком. Блокадный хлеб... Чего в нем только не было: жмых, обойная пыль, отруби, древесная кора и даже сосновый луб. Но цена этому черному, страшному, липкому кусочку была человеческая жизнь. В начале декабря у Ханы украли хлебные карточки, и это было равносильно смертному приговору. Их выдавали на месяц.

– Я побежала в магазин и предупредила продавца, чтобы не отпускала хлеб по моей карточке. Рабочим выдавались именные, в ней даже адрес указывался. А потом еще у одной девушки украли карточки, но мы уже догадывались, кто ворует: это была студентка-первокурсница из другого института. Ее забрали в НКВД, и больше мы ее не видели...

...В феврале сорок второго оставшихся студентов эвакуировали из блокадного города. Хана собрала в крошечный чемоданчик нехитрые пожитки и пришла на Финляндский вокзал. Измученные голодом люди подсаживали друг друга в кузов полуторки, самостоятельно никто не мог взобраться. Хана, спеша, закинула чемоданчик в машину... и полуторка тронулась. Девушка в отчаянии посмотрела ей вслед. Наутро она пришла на вокзал, чтобы отправиться со следующей партией, и увидела свой чемоданчик. Водитель полуторки привез его обратно: никто не покусился на чужие вещички. Через три недели Хана с другими студентами прибыла в Новосибирск. Поселили всех в бараке, определили на работу, выдали стипендию.

– Мы все сразу на рынок пошли. Купили картошку, кастрюльки, горшки. Наварили, думаем: вот сейчас наедимся до отвала! Съели по капельке – и больше не можем. Желудки усохли. А в августе нас вызвали в Москву, чтобы мы продолжили учебу. Когда пришли в деканат, нам сказали: «И что с вами делать? Вас же всего пять человек!» И отправили работать на завод. Но осенью курс все-таки открыли: к нам перешли еще пять девушек из института связи.

Практику после третьего курса будущий инженер электрификации железных дорог и трамваев проходила в освобожденном Сталинграде на тракторном заводе в литейном цехе. Хану поразило огромное количество покореженной военной техники при подъезде к городу. Кладбище из танков, самоходок, самолетов, орудий и пушек протянулось на десятки километров.
В Ленинград Хана вернулась летом сорок четвертого и продолжила учебу – теперь в стенах родного энергетического института.

...Все эти годы девушка не теряла надежды найти семью, связь с которой была потеряна в первые дни войны. О том, что все ее близкие люди были расстреляны еще в самом начале войны, она узнала позже.

– Когда освободили Смоленск, я узнала, что моих родителей, брата и двух сестер расстреляли. Одной 15 лет, другой – 17, а вместе с ними и девочку-сироту, которую папа с мамой приютили в начале войны. Братишка был самый маленький, поздний ребенок в семье...

Холокост. Значение этого слова сегодня знает каждый. Геноцид еврейского народа в годы Второй мировой войны достиг немыслимого размаха. 27 января мир отмечает скорбную дату: День памяти жертв холокоста. Именно в этот день советские войска освободили Аушвиц (Освенцим), и человечество с ужасом узнало о существовании рукотворного ада, где было уничтожено более миллиона узников. А потом о Бухенвальде, Дахау, Маутхаузене, Майданеке...



Оставаться людьми
Трагедия семьи ярой болью опалила душу нашей героини, и эта боль не утихает и сегодня. Но жизнь всегда берет свое. Хана окончила институт, вышла замуж. Муж – фронтовик, был в плену в Норвегии, после освобождения его отправили... нет, не в лагеря, а на восстановление народного хозяйства в Великие Луки. Там они, кстати, и встретились. А вскоре молодые перебрались в Горьковскую область, на родину мужа.

– По окончании войны институт представил меня к награде – медали «За оборону Ленинграда», но узнала об этом только в шестьдесят пятом году. Да я никогда о наградах и не думала: не до того было. Тогда я долго не могла прийти в себя от страшной вести о семье. Как я не сошла с ума, не знаю... – Хана Мордуховна глубоко задумалась, вновь переживая тяжелейшие события давних лет.

А я сидела, чувствуя огромную вину за то, что мучаю эту женщину воспоминаниями о страшных лишениях и испытаниях, выпавших на ее долю и на долю целого поколения, которое сегодня так негромко уходит от нас. Утешала лишь одна мысль: эту живую память надо оставить, сохранить, как величайшее сокровище, и передать детям, внукам, правнукам. Эти бомбежки, голод, это безумие войны, миллионы погибших, сгинувших в концлагерях, пропавших без вести нельзя предать забвению. И это нельзя простить... Воспоминания Ханы Дворкиной, которые невозможно было слушать без содрогания, нужны нам всем. Нужны, чтобы оставаться людьми...