«Отец, Бога в Сталинграде нет»

19 января 15:45

Сталинград стал символом силы и мужества Красной армии. Но как формировался этот символ? Непобедимый солдат вермахта до Сталинграда считал, что поражение под Москвой – это случайность, осечка, которую не смогли просчитать генералы с фюрером. Мол, больше такого не повторится. В итоге Сталинград стал тяжелым похмельем, причем не только для тех, кто сражался на фронте, но и для их родственников и знакомых, кто оставался в самой Германии. Сквозь всю пропаганду Геббельса до них доходили письма от родных, которые открыли глаза и показали неминуемость поражения. Как происходила трансформация сознания немцев – лучше всего прослеживается в письмах с фронта. Моральный и боевой дух немецких солдат летом 1942 года был на высоте.

Из записок рядового Уильяма Хоффмана: «29 июля 1942 года. Командир роты говорит, что русские войска полностью разбиты и больше не могут сражаться. Добраться до Волги и взять Сталинград нам не так сложно. Фюрер знает, где слабое место у русских. Победа не за горами. Возможно, к Рождеству мы сможем вернуться в Германию».

«Все мы надеялись, что лето 1942-го будет грандиозным. Мы пытались зажать Красную армию в клещи, но русские всегда отступали. Мы думали оттого, что они трусы, но вскоре поняли, что это не так», – рассказывал в своих дневниках об общем настроении танкист армии Манштейна Генри Метелманн.

Опьяненные летними успехами и под влиянием пропаганды немецкие солдаты надеялись, что их армии удастся одним ударом захватить Сталинград. Как обещал Гитлер, там будет решена судьба войны, так как, оставшись без снабжения нефтью и потеряв важную транспортную артерию, Советский Союз не сможет вести войну. Под ударами вермахта Красная армия откатывалась к Волге. Именно тогда в СССР был принят приказ 227, который солдаты окрестили просто: «Ни шагу назад». В нем говорилось, что «за Волгой для нас земли нет». Город имени Сталина стал той точкой, от которой Красной армии предстояло оттолкнуться в своем отступлении и пойти вперед. Для Гитлера же это был город-символ, который пропаганда возвела по значимости в ранг Москвы, которую он взять не смог. Поэтому для обеих сторон битва за Волгу стала жизненно важной. Сначала не все солдаты вермахта смогли осознать, что значит Сталинград для русских.

Из письма Эриха Отто, 23 августа 1942 года: «Утром я был потрясен прекрасным зрелищем: впервые сквозь огонь и дым увидел я Волгу, спокойно и величаво текущую в своем русле. Мы достигли желанной цели – Волги. Но город еще в руках русских. Почему русские уперлись на этом берегу, неужели они думают воевать на самой кромке? Это безумие».

Очень часто красноармейцы ночью пытались вернуть утраченные днем позиции. Доходило до того, что в одном доме на разных этажах могли находиться и немцы, и русские

В сентябре Гитлер предсказывал скорое падение Сталинграда. Немецкие солдаты в своих письмах к родным, как попугаи, повторяли хвастливые заявления фюрера. Обер-ефрейтор Генрих Райф 1 сентября писал: «Сегодня или завтра Сталинград будет в наших руках. Здесь мы разместимся в теплых квартирах и наконец получим долгожданный отдых».

3 сентября, в четверг, солдат Гергард Хоман писал: «Мы близки к своей цели. Я надеюсь, что в воскресенье мы будем полными хозяевами Сталинграда». Унтер-офицер Вилли Шмидт писал 26 сентября: «Борьба под Сталинградом приближается к победоносному концу. Скоро экстренное сообщение возвестит о падении этой русской твердыни».

Письма немецких офицеров более насыщены размышлениями. Они считали, что война, во-первых, является справедливой, ведь немцы формируют свое пространство для жизни, а во-вторых, что русские являются рабами по своей природе, которым нужно грамотное и справедливое управление. Эти мысли не были просто декларациями, а обосновывались и подкреплялись собственными наблюдениями. Никаких угрызений совести ни у кого в письмах не появляется. Есть только периодические жалобы на большую сопротивляемость русских, которые из-за давления коммунистической идеологии не могут принять новых хозяев.

Из дневника Уильяма Хоффмана: «13 сентября. Несчастливое число. Сегодня утром в результате обстрелов «катюши» наша дивизия понесла большие потери: двадцать семь погибших и пятьдесят раненых. Русские отчаянно сражаются, как дикие звери, не сдаются, подходят близко, а затем бросают гранаты. Лейтенант Краус был убит вчера, а командира роты нет. Между тем командир нам объясняет, что русские кинули свои последние резервы».

Прошло немного времени, и тон писем немецких солдат после первых двух неудавшихся штурмов резко изменился. В ходе третьего штурма в конце октября, на котором настаивал Гитлер, от былого хвастовства не осталось и следа. Ефрейтор Генрих Даувель писал 27 октября: «Мы попали в настоящий чертов котел. Здесь форменный ад. С каждым днем, с каждым часом наше положение становится все хуже». Унтер-офицер Вальтер Гайслер пишет отцу убитого солдата Кунце: «Сначала все шло хорошо и мы продвигались. Но чем ближе мы подходили к нашей цели, тем ожесточеннее русские сопротивлялись. Мы были вынуждены отступить. Сейчас русские непрерывно атакуют нас. Ваш сын погиб». Ефрейтор Отто Креппель писал в середине ноября: «Сталинград стал нам поперек горла. В роте осталось лишь 7 человек. Повсюду видны солдатские кладбища. Теперь одно слово – Сталинград – приводит нас в ужас».

Колонна немцев, румын и итальянцев, взятых в плен в Сталинграде.jpg

Колонна немцев, румын и итальянцев, взятых в плен в Сталинграде

В последний день продолжавшегося почти три месяца натиска немцев были написаны знаковые письма. Из письма ефрейтора Отто Бауэра: «Мы надеялись, что до Рождества вернемся в Германию, что Сталинград в наших руках. Какое великое заблуждение! Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов! Сталинград – это ад! Русские непохожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целой нашей роты…»

«…Сталинград – это ад на земле, Верден, красный Верден, с новым вооружением. Мы атакуем ежедневно. Если нам удается утром занять 20 метров, вечером русские отбрасывают нас обратно…» Из письма ефрейтора Вальтера Оппермана брату от 18 ноября 1942 года.

Из воспоминаний действительно можно сложить представление о тяжелых боях в городе, которые немецкая армия в таких масштабах до этого не вела. Очень часто красноармейцы ночью пытались вернуть утраченные днем позиции. Доходило до того, что в одном доме на разных этажах могли находиться и немцы, и русские. Есть воспоминания о том, как один подъезд или этаж мог несколько дней переходить из рук в руки, а защитники и нападавшие могли ночевать и слышать дыхание и разговоры друг друга, скрываясь за перекрытиями. Однако уже в ноябре немцы, загонявшие советских солдат в промзону, сами оказались загнанными и прижатыми к Волге. 19 ноября началась наступательная операция Красной армии. Главная ошибка немцев была в том, что они не верили в ее осуществимость. Нашим полководцам удалось скрытно привести крупные силы незамеченными.

Вот как описывает происходящее танкист Генри Метелманн: «Это было в ноябре 1942 года. Мы почувствовали что-то неладное, стоя на посту. Русский Т-34 был лучшим танком второй мировой, я мог узнать его по звуку дизельного двигателя, и мне показалось, что я слышу огромное множество этих танков, едущих где-то вдалеке. Мы доложили офицерам о приближении техники. Офицеры нам ответили, что с русскими практически покончено и бояться нам нечего.

Как только мы пришли в боевую готовность, мы поняли, что это было только вступлением к грандиозному действу. Основная его часть была впереди. Огонь артиллерии на мгновенье прекратился, и мы услышали, как танки завелись. Они начали наступление рано утром, включив фары и ведя по нам огонь. Танки пришли за нами. Я вспомнил того офицера, который подумал, что это один танк разъезжает взад-вперед, а теперь впереди оказались сотни приближающихся машин. Между нами был овраг. Русские танки въехали в него и тут же легко выбрались, и тогда я понял, что нам конец. Я укрылся в землянке, как последний трус, и, дрожа от страха, забился в угол, где, как мне казалось, танку меня не раздавить. Они просто проехали через наши позиции».

Уже через неделю тон немецких писем изменился, однако пропаганда не давала упасть боевому духу. Особенно это действовало на рядовых. Из воспоминаний 29 ноября Уильяма Хоффмана: «Мы в кольце. Сегодня утром было объявлено, фюрер сказал: «Армия может доверять мне делать все необходимое, чтобы обеспечить поставки и быстро разорвать окружение».

Поражает, с какой слепой наивностью немецкие солдаты верили своему фюреру. Причем длилось это довольно долго. Даже спустя месяц после окружения еще многие верили, что сейчас появится какое-то супероружие, которое позволит прорвать блокаду.
«...Каждый день мы задаем себе вопрос: где же наши спасители, когда наступит час избавления, когда же? Не погубит ли нас до того времени русский...» Из письма гаупт-вахмистра Пауля Мюллера жене, 31 декабря 1942 года.
Между тем осознание того, что расплата за все зверства близка, заставляло немцев стойко держаться.

Один из самых ярких символов обороны

Из письма солдата Генриха Мальхуса ефрейтору Карлу Вейтцелю: «…19 ноября. Если мы проиграем эту войну, нам отомстят за все, что мы сделали. Тысячи русских и евреев расстреляны с женами и детьми под Киевом и Харьковом. Это просто невероятно. Но именно поэтому мы должны напрячь все силы, чтобы выиграть войну».

Один из окруженных по имени Вебер 22 декабря писал своей жене: «Вчера издан новый приказ – ни одного русского не брать в плен». А ефрейтор Хаман, еще 14 декабря: «Пленных мы теперь не берем. Это звучит жестоко, но поверь мне – здесь приходится быть твердым».
Эти преступные приказы создавали предпосылки тому, чтобы немцы не думали сдаваться в плен, так как им будет уготована ужасная судьба от советских солдат.

Только в январе, после ударов Красной армии и снижения уровня снабжения, когда немцы вынуждены были есть лошадей, бравые солдаты вермахта начали задумываться о том, насколько нужна была эта война и насколько они были правы в своем стремлении поработить СССР.

Из дневника офицера Ф. П. 8-го легкого ружейно-пулеметного парка 212-го полка: «…Часто задаешь себе вопрос: к чему все эти страдания, не сошло ли человечество с ума? Но размышлять об этом не следует, иначе в голову приходят странные мысли, которые не должны были бы появляться у немца. Но я спасаюсь мыслями о том, что о подобных вещах думают 90 % сражающихся в России солдат».

Однако все эти правильные мысли приходят только на фоне удручающего положения в армии.

Из письма ефрейтора Альбрехта Оттена жене, 1 января 1943 года: «Проезжая через Гумрак, я видел толпу наших отступающих солдат, они плетутся в самых разнообразных мундирах, намотав на себя всевозможные предметы одежды, лишь бы согреться. Вдруг один солдат падает в снег, другие равнодушно проходят мимо. Комментарии излишни…»

8 января армии Паулюса был выдвинут ультиматум о сдаче в плен, ответ на который не был получен. Однако рядовые немецкие солдаты начали сдаваться. И здесь была очень эффективна советская пропаганда, которая, начиная с ноября, раскидывала листовки в том числе и с ультиматумом Паулюсу. Такая листовка служила пропуском для перехода через линию фронта для неограниченного числа военных. Первыми начали сдаваться итальянцы и румыны, в январе, еще до захвата Паулюса, в плен сдавались отдельные немецкие солдаты и подразделения. После всех своих зверств они считали, что это верх великодушия со стороны русских.

Из дневника офицера связи, обер-лейтенанта Гергарда Румпфинга, 96-й пехотный полк 44-й пехотной дивизии: «…В нашем батальоне только за последние два дня мы потеряли убитыми, ранеными и обмороженными 60 человек, свыше 30 человек убежало, боеприпасов оставалось только до вечера, солдаты три дня совершенно не ели, у многих из них обморожены ноги. Перед нами встал вопрос: что делать? 10 января утром мы читали листовку, в которой был напечатан ультиматум. Это не могло не повлиять на наше решение. Мы решили сдаться в плен, чтобы тем самым спасти жизнь нашим солдатам…»

Из показаний пленного капитана Курта Мандельгельма, командира 2-го батальона 518-го пехотного полка 295-й пехотной дивизии, и его адъютанта лейтенанта Карла Готшальта. 15 января 1943 года.
«…Все на батарее – 49 человек – читали советскую листовку-ультиматум. По окончании чтения я сказал товарищам, что мы люди обреченные и что ультиматум, предъявленный Паулюсу, – это спасательный круг, брошенный нам великодушным противником…»

Пленный немецкий солдат

Строки войны

В декабрьских письмах нет эйфории, как в начале войны, но есть признание советских солдат и командиров достойными воинами, одержавшими победу в битве на Волге.
«...Мы находимся в довольно сложном положении. Русский, оказывается, тоже умеет вести войну, это доказал великий шахматный ход, который он совершил в последние дни, причем сделал он это силами не полка и не дивизии, но значительно более крупными...»

Из письма ефрейтора Бернгарда Гебгардта. 30 декабря 1942 года

Есть еще интересный эпизод с конфискованными немецкой цензурой письмами. В январе, когда стало понятно, что вызволить солдат из Сталинграда уже не получится, Геббельс начал формировать в среде немцев образ мучеников, погибших на Волге, но не сдавшихся, с верой в фюрера и Германию. В них нет имен, но эти письма, пожалуй, самые точные в том, как из бравых героев и повелителей мира они стали людьми, сломленными неудачами и разочарованными в своей стране и своих идеях.

Письмо № 17

В Сталинграде поставить вопрос о существовании Бога – значит отрицать его... Ты – пастор, поэтому мне говорить тебе это тяжело.
Я искал Бога в каждой воронке от бомбы, в каждом уничтоженном доме, на каждом углу, в каждом друге, в моей норе и в небе.
Бог себя не показал, хотя мое сердце и молило. Дома были уничтожены, люди – столь же смелые, настолько и трусы, как и я, на земле был голод и убийство, с неба летели бомбы и огонь, и только Бога не было.
Нет, отец, Бога нет. Я снова это пишу и знаю, что это ужасно, и я никогда не смогу этого исправить. А если бы Бог существовал, Он с тобой только в гимнах и молитвах, в благочестивых притчах священников и пасторов, в колоколах и в запахе ладана – но не в Сталинграде.

Письмо № 39

Я не хочу рассматривать причины, которые можно озвучить за или против нашего положения. Причины в целом неважны и не имеют смысла. Но если я о них что-то и скажу, то это следующее: чтобы объяснить положение, думай не о нас, а о вас и о человеке, который за это ответственен.
НЕ подчиняйся – ты, отец и все те, кто думает так, как ты. Учти, чтобы с нашей страной не произошла большая катастрофа. Ад на Волге должен быть для тебя предостережением. Умоляю тебя, не отвергай этот опыт.

От автора

Когда читаешь письма – свидетельства того величайшего сражения, невольно не отпускает мысль, что все это повторяется и теперь в военных действиях на Украине. Те же бессмысленные обещания Зеленского спасти «захисников» Азовстали, потом сформировать их образ героев, положивших свои жизни за европейские ценности. Тут видны прямые аналогии с пропагандой Геббельса. Постоянные заявления, что русские бросили свои последние резервы. Однако есть и еще один эпизод, который не столь известен широкой публике. Весной 1943 года немцы, живущие в Германии, услышали по радио голоса «отдавших свои жизни за Великий рейх» немецких солдат. Они передавали привет своим близким и говорили, что находятся в плену в Советском Союзе и раскаиваются в том, что воевали за гнилые идеи. То же произошло и с защитниками Азовстали. Более двух тысяч человек решили сохранить свои жизни, а не умирать за своего фюрера. Скоро это же осознание придет и к остальным участникам ВСУ. Как и в 43-м году, враг будет разбит и победа будет за нами.