Саша, у вас комплекс Бога, зенитно-ракетный

Премьерный спектакль «Деньги как из ведра» по пьесе Себастьяна Тьери поставил столичный режиссер Александр Баркар. 

 Первое знакомство с драмтеатром случилось еще во время режиссерской лаборатории «Новые смыслы» в 2019 году. Эскиз «Исчезнувший велосипедист», придуманный тогда Александром, многие вспоминают до сих пор. Кроме того, он поставил два спектакля в Мегионском театре музыки. Мы поговорили с режиссером накануне премьеры.

- Как случилось, что вы из актера переквалифицировались в режиссера?
- Я очень быстро понял, что хорошим артистом не буду никогда. Но хотел заниматься театром и хотел быть лучшим в том, что делаю. Искал, искал и нашел себя в режиссуре и педагогике. И вот когда занимаюсь режиссурой – не чувствую, что я чего-то не могу.

 - Это похоже на ощущение, что у тебя выросли крылья?
- Это похоже на ощущение всемогущества. Ощущение абсолютно божественной силы. В такие моменты я чувствую себя Богом. Одна моя художница говорила: «Саша, у вас комплекс Бога, зенитно-ракетный». Это правда так, хотя я знаю, что это очень опасная штука и часто подобное чувство подводит. Жизнь довольно жестока. Как только начинаешь чувствовать, что можешь все, она прикладывает тебя мордой об стол. И так как со мной такое случалось неоднократно, каждый раз, когда появляется сладкое чувство вседозволенности, начинаю оглядываться по сторонам.

 - После знакомства с нашим театром вы хотели поработать здесь. Сейчас это, наконец, случилось. Что чувствуете? Оправдались ли ожидания?
- Ровно те эмоции, которые и должен испытывать. На которые надеялся. А надеялся, что приеду, возможно, в лучший театр, в котором когда-либо работал. Что людям, которые здесь работают, интересен театр как явление, а не как способ самовыражения. И ровно это я и получил. 

 - А что скажете о сотрудничестве с Мегионским театром музыки, где вы поставили уже два спектакля?
- Это театр, который живет и работает вопреки, по большому счету. В том месте, где его быть не должно. В условиях, в которых не может существовать театр. Это артисты, которые не должны, по большому счету, быть театром, но тем не менее они таковыми являются. Они существуют, они делают спектакли и делают это очень хорошо. При том, что никаких технических ресурсов у них для этого нет. И когда ты сталкиваешься с таким, не побоюсь этого слова, творческим героизмом людей, совершенно простых людей из маленького города, то нельзя не восхищаться ими и даже почти не преклоняться перед ними. 

 - Насколько много было дополнений и правок к оригиналу текста нового спектакля «Деньги как из ведра»?
- Много. Сама пьеса - 60 страниц примерно. Мы сократили ее на треть. Но весь текст, который звучит, текст оригинальный. Тут есть моменты актерского хулиганства, которые возникали на репетициях. Они показались интересными и забавными. Мы решили их оставить.

 - В спектакле присутствуют интимные сцены. Первый прогон вы устроили для молодежи, и их это не смутило. А если более взрослый зритель скажет: «Ой, вы что, это слишком, это же будут смотреть подростки». Что тогда?
- Начнем с того, что маркировка у спектакля 18+. Не хочешь, чтоб твой ребенок, которому 14 лет, это видел, не пускай его. Ты имеешь полное право на это. Если человеку 18 лет, у него есть паспорт, так что извините меня. Но если, например, большая аудитория людей скажет: «Мы категорически это не принимаем, это очень плохо и нельзя показывать здоровым людям», то тогда, возможно, нам имеет смысл о чем-то задуматься. Что-то кардинально перестроить. В истории моей работы такое бывало не единожды.

 - Не обидно?
- Нет. Спектакль важнее всего. Я не служу конкретному театру или директору. Не служу конкретной труппе. Даже себе не служу. Только театру. Театру как явлению, как виду искусства. Мне абсолютно плевать на себя, но мне не плевать на театр. 

 - Как вы вообще относитесь к цензуре?
- Цензурировать меня очень сложно. Я бы сказал даже невозможно, потому что я всегда найду, что сказать и как сказать. Даже если мне скажут убрать этот эпизод, я вместо него придумаю другой, который, возможно, тоже будет раздражать, но к нему будет очень сложно придраться. Ну, потому что я режиссер. Хозяин всего этого дела. Пока работаю, меня остановить очень сложно.

 - В доме главных героев деньги возникают из ниоткуда и доставляют им определенные неприятности. Для вас деньги здесь – это метафора?
- Несомненно. Если бы для меня это не было метафорой, использовал бы на сцене в качестве реквизита бумажные деньги. Для меня лично деньги это очень болезненный вопрос. Мое детство прошло в очень больное, сложное и голодное время, когда денег не было вообще. До сих пор сталкиваюсь с внутренним скрягой, который очень хочет, чтобы у него были деньги, но трясется над каждой копейкой. Я это про себя очень хорошо знаю. Поэтому для меня деньги - понятие метафорическое и образное, опасное и пугающее. Совершенно плевать, какими знаками мы обмениваемся для того, чтобы получить взамен что-либо. Поэтому старался максимально уйти от бытового решения и найти образ, который отвечал бы тому, что такое деньги, в принципе, и что они с человеком делают.

 - А если бы с вами случилась такая же история, и вы внезапно, проснувшись однажды утром, обнаружили у себя дома неизвестно откуда свалившуюся кучу денег?
- Испугался бы. Очень испугался. Я бы не прикоснулся к этим деньгам, почти наверняка. И постарался понять, где накосячил.

 - То есть персонаж Алены Михеевой вам ближе?
- Да. Конечно. Потому что она абсолютно четко понимает, что если у тебя появились эти деньги, значит ты сделал что-то очень страшное. А вот что они такого страшного сделали, это вопрос важный. После каких событий этих денег у них становится все больше и больше. Если внимательно смотреть спектакль, проанализировать его, можно увидеть, что с ними происходит и благодаря чему это происходит.

 - Мне до последнего было страшно, что главная героиня тоже скатится в эту алчность. Но вот финал не до конца понятен. Она это сделала?
- Нет. Почему? Это очень важный момент - человек даже не хочет этого. В финале героиня хочет совершить некое действие, которое все исправит, и она пытается сделать это, но делает только хуже. Опять-таки, говоря о евангельской части конкретно этого спектакля, - благими намерениям, собственно, дорога вымощена понятно куда.

 - А персонажа Бориса Шаханина вы осуждаете?
- Нет, вообще не склонен кого-либо осуждать. Каждый человек волен убиваться по собственной глупости. Это его выбор, и я его уважаю. Понимаю, что значит хотеть яхту и лангустов, быть, как свинья в майонезе. Знаю, что значит стоять у витрины магазина, смотреть на вещь, которую ты хочешь, и знать, что ты никогда в жизни не сможешь ее себе позволить. Поэтому чего мне его осуждать?

 - Этот спектакль актерский или режиссерский? Как рождались образы героев?
- Это абсолютно режиссерский спектакль. То есть от первого до последнего движения - все поставлено.

 - Это принципиально?
- Да, это принципиально. Я занимаюсь только режиссерским театром. Но внутри этой формы у артистов очень большая свобода, гораздо большая, чем в спектакле, который меньше режиссерски закрепощен.

 - Какой стиль у постановки?
- Игровой театр. Считаю себя адептом учения Михаила Буткевича о игровом театре. Есть знаменитая книга его «К игровому театру». И когда я ее прочел, пересмотрел полностью свои взгляды на режиссуру. Эта книга изменила меня полностью как художника. И то, чем занимаюсь, что бы ни ставил, – это все по стилю одно и то же. А то, что он может быть настолько разным, в этом его преимущество.

 - Вы слывете режиссером, в спектаклях которого буквально каждый предмет или движение имеет скрытый подтекст. Можно ли назвать умение закладывать смыслы в символы талантом или вы этому специально обучались?
- Это сложный вопрос. Многие говорят мне, что я талантлив. Но себя таким не ощущаю. Просто много читал, много знаю, много смотрел, и когда у меня возникают какие-то ассоциативные ряды, они собираются в определенную цепочку, которую презентую артистам. Мне кажется, что это очень просто и очень естественно. Я в этом просто живу. Просто ставлю спектакль. Просто люблю это делать. 
Подробнее о новой постановке драмтеатра «Деньги как из ведра» читайте в ближайшем выпуске.