Как фронтовики осваивали недра Югры

Гвардии лейтенант Норкин
Он прошел всю войну. 23 июня 1941-го призван на фронт, дважды был ранен и каждый раз из госпиталя возвращался на передовую. Участвовал в боях за Прагу, брал Берлин. «Мы пол-Европы по-пластунски пропахали» – это и про него сказано.

«Гвардии лейтенант Норкин в период боев Берлинской и Дрезденской операции показал себя мужественным, честным и храбрым офицером. Тов. Норкин в действующей армии с 1941 года, за время Отечественной войны имеет два ранения. В прошедших боях в мае и апреле действовал смело и отважно. Находясь все время в передовых порядках боевых частей, на самом опасном месте, тов. Норкин, кроме выполнения своей основной работы, отдавал все силы на обеспечение боевой задачи. В сложных условиях боя, подчас рискуя жизнью, тов. Норкин личным примером воодушевлял бойцов, обеспечивая выполнение задания командования… Во время боев в Берлине с 24.4 по 2 мая гвардии лейтенант Норкин организовал проческу местности от отдельных разрозненных групп противника, чем обеспечил нормальную работу связи и боевую деятельность дивизиона», – говорится в наградном листе, составленном в мае 1945 года.

За боевые заслуги награжден орденом Отечественной войны II степени и медалями: «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги».
Домой Норкин вернулся не сразу – только в 1948 году. После отгремевших победных салютов его оставили в армии, назначив оперуполномоченным отдела контрразведки НКО «СМЕРШ» 440-го отдельного гвардейского минометного ордена Красной Звезды дивизиона и органов госбезопасности групп советских войск в Германии.
Казалось бы, Норкин мог и в мирной жизни продолжить службу в органах, сделав хорошую карьеру. Но он выбрал совершенно другой путь.

Из колхоза «Красный промысловик»
До войны Григорий два года возглавлял родной колхоз «Красный промысловик» в деревне рыбаков и охотников Тургай Асиновского района Томской области. Родился в 1914 году в деревне, где жили чулымские тюрки. Сколько себя помнит, в руках держал ружье. Оставшись без отца в пять лет, он в десять начал работать и к пятнадцати годам уже был профессиональным охотником.
Кем быть – об этом некогда было думать. Нужно было помогать семье. А война неожиданно помогла Норкину с профориентацией. Однополчане из Саратова рассказывали о геологах и как-то заронили интерес.
Норкин уехал в Саратов. Овладев мастерством бурильщика, несколько лет проработал в «Саратовнефти» и, наверное, так бы и остался на Волге, но тут по радио заговорили о перспективах открытия месторождений в Сибири. И он рискнул.
Григорий отправился в Кузбасс, а в 1959 году – в Нижневартовск. Его назначили мастером буровой Р-1 на Мегионской площади на берегу Баграса.

«Могучее телосложение Норкина, высокий рост, открытое лицо со следами прожитых лет и трудной судьбы в сочетании с мягким характером не могли не вызывать искренней симпатии и доверия», – вспоминал о нем начальник Мегионской экспедиции Владимир Абазаров.

Жена Норкина Елена Степановна сетовала, что муж знать ничего не хочет, кроме нефти: «Четырнадцать лет все катаемся, а когда остановка – и не видать. Только устроимся, как люди, а он уже за чемодан. Я ему о хозяйстве, а он сморщится, руками машет: «Я не кулак, чтобы курятником обрастать». Ладно. Привыкать я стала к палаткам да супу с комарами. Только он, как одержимый, месяцами дома не бывает – по буровым скачет. А то придет, а ночью стук: «Григорий Иванович, иди, подсобляй, заминка на буровой». И знать ничего не хочет, кроме нефти…»
Да так оно и было. «Работу любит, как пьяница водку», – рассказывал о Григории Норкине в 60-е годы бурильщик его бригады Евстигней Липковский.

Мегион взят

«Первую буровую, – вспоминал Григорий Иванович, – начали строить сами, летом 1960 года. Забурились 2 сентября. Строили и бурили почти год. Не хватало транспорта, оборудования…»  

И вот случилось: мартовским днем из Мегиона в Тюмень пришла долгожданная радиограмма: «Салманову. Скважина фонтанирует. Идет вода с нефтью. Скважину закрыли. Как быть? Тепляков».

«Откройте скважину, проводите отвод на озеро. Утром прилечу», – сообщает Салманов в ответной телеграмме главному геологу Сургутской экспедиции Евграфу Теплякову.

Утром Салманов самолетом Ан-2 вылетел на буровую. Как рассказывал сам Тепляков, они вместе с Фарманом бежали к скважине, проваливаясь в сугробах.

«Открывай задвижку!» – крикнул Тепляков буровому мастеру Григорию Норкину. Тот открыл, и, как описывали в своих репортажах журналисты, «тугая струя нефти вырвалась наружу подобно джинну из кувшина. Все стали мазать лица друг друга черной жидкостью».

Та скважина определила коренной поворот в истории развития поисковых работ в Приобье. Это случилось 21 марта 1961 года. Мегион взят – освоению сибирских месторождений очень шла военная терминология.

Первопроходец Самотлора
Про Григория Ивановича говорили, что у него нюх на месторождения: где бы он ни забурился, находил нефть. И главная его победа, конечно, Самотлор.

«Мы первые увидели живую самотлорскую нефть, мы первыми из буровиков бродили по самотлорским болотам и рыбачили на озере», – говорил Григорий Иванович.

29 декабря 1963 года бригада Норкина забурила скважину всего в двух километрах от поселка Баграс. Как вспоминали его коллеги, условия были тяжелые, на буровой – один вагончик, а в нем железная печка да самодельный стол с рацией. Ни кровати, ни лавки какой-нибудь. Обедали буровики из своих термосков, сменившись, уходили в поселок на отдых. А Норкин, естественно, забывал, что есть у него в двух километрах дом. Спал прямо на буровой, урывками.
Он всегда был неприхотлив и не обращал внимания на обстоятельства личного свойства: когда на Баграсе бурил, оступился, сломал ногу. В больнице наложили гипс. Так он с гипсовой повязкой на буровую сорвался!
Зима 1964–1965 годов выдалась необычно теплой. Самотлорскую площадь окружали непроходимые болота. Тяжелая техника просто тонула в этих топях. Ровно месяц потребовался, чтобы на двух тракторах-болотоходах добраться к месту бурения Р-1 – первой разведочной скважины Самотлора. Связь с базой – только по рации и вертолетами Ми-4. И проходка была непростой. Никто тогда не мог предположить, что здесь скрыта одна из крупных нефтяных залежей планеты. Но отобранные образцы породы опытному буровику Григорию Норкину дали понять, что они имеют дело с серьезной скважиной. Вскоре все подтвердилось. 
За 24 года работы буровым мастером Григорий Иванович был непосредственным участником открытия 12 нефтяных и газовых месторождений в Югре, в том числе Аганского, Белозерского, Варьеганского, Ермаковского, Нижневартовского, Северо-Покурского и других.
За открытие Самотлорского месторождения заслуженный мастер был награжден знаком «Первооткрыватель месторождения». К боевым наградам прибавились трудовые: ордена Ленина, Трудового Красного Знамени и Октябрьской Революции, медали «За доблестный труд», «За освоение недр и развитие нефтегазового комплекса Западной Сибири».

«В Мегионской нефтеразведке достойно потрудился один из старейших в управлении буровых мастеров Григорий Иванович Норкин, ставший мастером-скоростником. Его след на земле, в сердцах соратников, коллег и друзей остался навечно», – написал в своей книге «Сибирские горизонты» начальник «Главтюменьгеологии», Герой Социалистического Труда Юрий Эрвье.

А сам Норкин просто считал, что ему повезло в жизни. «Я никогда не жалею о том, что стал буровиком, что одному из первых пришлось прокладывать дорогу к нефти Севера».



Коротко
Григорий Норкин умер в январе 1980 года в Тюмени, где жил последние годы. Его имя в 2005 году увековечили на мемориале «Звезды Югры», расположенном на фасаде здания Музея геологии, нефти и газа в Ханты-Мансийске.
Именем Норкина названы мегионская школа № 1, улицы в Мегионе и Нижневартовске.