О времени, когда этюдник с красками и холодильник вызывали у местных шок

История нашего края запечатлена в сотнях научных трудов, заархивированных документах, километрах кинохроники и постановлениях правительства. Но не менее ценны живые рассказы людей, впервые оказавшихся волею жизненных обстоятельств в Югре в пору начала нефтегазовой эпопеи. Это были геологи, нефтяники, художники. Они записали свои ощущения от увиденного, и благодаря этим воспоминаниям история края наполняется новыми деталями, подробностями, личными интонациями. Мы уже не застали Югру такой, какой она была в середине прошлого века, и оттого эти свидетельства бесценны.

Владимир Игошев, народный художник СССР:

«Я попал в другое измерение»

«Мне казалось, что я попал в другое измерение: может, в прошлый век, может, в позапрошлый. Сейчас уже не встретишь мужчину-манси с косичками, да еще с вплетенными в них разноцветными ленточками, – а я застал. Я видел женщин в красивых национальных одеждах, прячущих свое лицо. Это были открытые, в чем-то наивные, добрейшие люди. Мне было все интересно – как оленей пасут, как рыбу ловят, как с детьми обходятся. Няксимволь, Саранпауль, Суеватпауль... Куда только меня не заносило!»

Такой увидел Югру народный художник СССР Владимир Игошев в середине прошлого века. Нам показалось важным вспомнить путешествие в Югру Владимира Игошева, ведь завтра, 28 октября, художнику исполнилось бы 95 лет.

В 1954 году он оказался в Югре с этюдником и красками. К тому времени уже прогремел березовский фонтан, известивший о начале нового витка жизни в таежном крае. Но совсем не эта тема тронула сердце художника.

Первый человек, которого Игошев встретил в мансийском поселке Бурмантово, был Степан Николаевич Куриков, охотник и оленевод. Он произвел на художника сильное впечатление.

«Около нарт стоял высокий плотный человек в оленьей меховой шубе – малице и развязывал сыромятные ремни, которыми была привьючена к нартам какая-то поклажа». Все в этом человеке удивляло и вызывало интерес: достоинство, колоритность, жизненный уклад. Куриков отвез художника в свое родное мансийское стойбище, где он сделал первые зарисовки на югорской земле. С этого начался знаменитый северный цикл, составивший основу коллекции Дома-музея художника в Ханты-Мансийске. Затем Игошев оказался в поселке Няксимволь, расположенном среди лесов и болот на живописном берегу реки Северная Сосьва.

Няксимволь стал его штабом. Оттуда художник добирался до самых отдаленных стойбищ, благодаря новым друзьям- оленеводам, рыбакам. Часто – по лежневке. «Мне так на войне не было страшно, как на этих северных лежневках. Кругом хлябь, болото. Если собьешься с дороги, уже не спасешься», – написал он в своих воспоминаниях.

«Связь с природой у северного человека на каком-то генном уровне, – рассказывал он. – Был у меня друг – Максим Яковлевич Рокин. Ему было уже под восемьдесят, а он по-прежнему надолго уходил в тундру. Я наивно спрашивал его: не заблудится ли? А он мне рассказывал, как в пути мысленно делает затеси. По тому, как наклонилась былинка, мог определить, в каком направлении двигаться к стойбищу. Меня северные люди учили жить в согласии с природой».

Игошев показался местным жителям человеком занятным, до него здесь не ступала нога художника. Они никак не могли взять в толк, как он похожести добивается, размазывая по холсту краски? Вскоре, поборов смущение, местные стали ему позировать. Так возникла картина «Озорница», которая сейчас в собрании Государственной Третьяковской галереи. Девочка Парася, лет пяти, с глазами как две большие черные смородины, наблюдала, как художник пишет портрет его матери. Каждый раз, когда он поворачивался в ее сторону, пряталась за забор. Художник озорницу «взял на карандаш».

Кто бы мог подумать, что затерянный среди болот Няксимволь однажды, как говорится, проснется знаменитым. Через какое-то время в журнале «Огонек», который тогда читала вся страна, будет напечатана репродукция картины Игошева. Девочка выводит на школьной доске слова «Мир – Няксимволю». А вскоре художник, уже вернувшись в столицу, получит телеграмму, в которой председатель сельсовета Семен Собянин, отец будущего мэра Москвы, тепло благодарил художника от лица всех няксимвольцев за внимание к их родине.

Свои картины Игошев чередовал с литературными заметками. Зимой 1961 года художник решил посмотреть Тром-Аган. По рассказам знал, что там уединенно живут ханты. Продолжают заниматься промыслами, хотя геологи уже вовсю работали в Приобье. Сургут, куда художник прилетел на Ан-2 из Ханты-Мансийска, на него не произвел впечатления. «Захудалое село на далеком Севере», – так он охарактеризовал место паломничества первых геологов и нефтяников. Он торопился увидеть не первые буровые установки, а хантыйские чумы. И снова радовался увиденному:

«Ранним утром, приплясывая от холода, я выбежал из чума, чтобы умыться снегом. Ветра не было, но холодный рассыпчатый снег обжигал лицо. Недалеко от чума я увидел мальчика, сидящего на нартах и обнимающего оленя. Присмотревшись внимательнее, я понял, что мальчик что-то шепчет оленю, а тот стоит, закрыв глаза, понимающе слушает шепот своего маленького друга», – написал художник. Он по памяти сделал рисунок мальчика с оленем. И через 20 лет перенес его на холст. Картину назвал «Шепот тундры».

Может быть, это самая трогательная картина северного цикла Владимира Игошева.

Лев Чурилов, экс-министр нефтяной промышленности СССР:

«По сути – голое место. Какой тут размах?!»

Другая Югра предстала перед Львом Чуриловым. Будущий министр нефтяной промышленности СССР приехал в округ в 1964 году. Приземлился в Сургуте все на том же Ан-2. Тогда уже и сомнений не было – будущее округа на десятилетия вперед связано с нефтью. При непосредственном участии Чурилова будут введены в разработку Усть-Балыкское, Мамонтовское, Самотлорское и другие крупнейшие месторождения Западной Сибири. Чурилов, будучи главным инженером «Сургутнефти», отправит из Югры первый танкер с промышленной нефтью.

Свои сургутские впечатления образца 1964 года Лев Дмитриевич, к счастью, записал весьма подробно:

«Там была еще зима, минус сорок градусов. Вышел, в глаза ударило яркое солнце, а по ушам – звенящая тишина, нарушаемая хрустом снега под ногами. Техники не было, и об индустриальном размахе еще ничего не говорило. В поселке, где был лишь рыбокомбинат, комбинат бытового обслуживания и электростанция, насчитывалось десятка два автомобилей, а основным транспортом являлись лошади и сани. По сути – голое место. Какой тут размах?! Мы не могли поверить, что мы так далеко на севере.

К тому времени Сургут, как напишет в своих воспоминаниях Лев Чурилов, представлял собой крошечный поселок из деревянных избушек, в которых проживало не более пяти тысячи человек.

«Изначально Сургут был поселением для лесовиков и охотников, но теперь он начал развиваться как центр добычи нефти, – рассказывал Чурилов. – У поселка была своя электростанция. Я не могу сказать, что поселок как-то очень хорошо снабжался, но все необходимое – одежду, еду – можно было купить. Местное население, принадлежащее к народностям ханты и манси, занималось охотой и рыболовством. Меха было в изобилии. По сравнению с Москвой, где они был в дефиците, здесь можно было легко найти ондатровые шапки».

Особенно полюбилась приехавшим на Север нефтяникам сибирская рыба – осетр и стерлядь.

«В столовой готовили такие изысканные блюда, как глухарь с черникой или куропатка со сметаной, единственное, чего не хватало, так это овощей. Очень редко появлялись яблоки. Апельсины мы не видели вообще. Все поставки осуществлялись только в течение трех летних месяцев, с конца мая по сентябрь, когда реки были свободны ото льда», – рассказывал Чурилов.

Лев Чурилов воздает должное смекалке сибиряков. Только один пример: однажды огромное судно, загруженное мясом для жителей Юганска, село на мель в Сургуте.

«Запасы мяса Юганска подходили к концу, и мы должны были доставить груз до 7 ноября, к празднику Великой Октябрьской социалистической революции, – писал Лев Дмитриевич. – Обь еще не замерзла окончательно, чтобы по ней можно было отправить грузовики». Вертолеты использовать также было невозможно: контейнеры с мясом были для них тяжелы. Тогда нефтяники обратились за советом к местным жителям. Те показали место на реке, где течение было самым медленным и где лед застывал в первую очередь. Но использовать грузовики было все еще опасно.

«Тогда мы снарядили телеги, запряженные лошадьми, которые постепенно и перевезли все мясо на берег. Оттуда в Юганск уже могли ехать тяжелые грузовики».

Когда Чуриловы привезли на север вещи с Большой земли, местные долго удивлялись. На холодильник сбежалась посмотреть половина улицы.

Холодильник вызвал недоумение.

– А что он делает?

– Он держит внутри себя холод.

– Да зачем он вам здесь?

Местным жителям было очень любопытно увидеть стиральную машину. «Да не нужна вам здесь стиральная машина, – говорили они жене Чурилова. – Посмотри, какая чистая вода в реке».

И правда, вода в реке была такой, что в пору пить.