Председатель комитета Госдумы по энергетике Павел Завальный – о ценах на нефть, рисках для бюджета, протестах оппозиции и всём самом важном

Павел Завальный, в прошлом состоявший в Думе Югры, а сегодня возглавляющий комитет Госдумы по энергетике, всегда выгодно отличался от коллег-парламентариев широтой взглядов и способностью к конструктивной критике. «Новости Югры» поговорили с депутатом и узнали, что будет с добычей нефти и ценами на нее в будущем, запретит ли Госдума интернет и как россиянам жить в непростое время. 

– Павел Николаевич, не так давно у нас был разговор с директором колледжа в Игриме, которая хорошо отзывалась о вашей работе, рассказывала о том, что вы помогли ей решить проблему с местной ГИБДД. К вам вообще часто обращаются с мест с подобными просьбами?

– Да, вопрос удалось решить, хотя по этому поводу даже пришлось обращать к главе МВД Владимиру Колокольцеву. А проблема-то простая: сделать так, чтобы ребятам из Игрима не приходилось каждый раз ездить в Березово для сдачи экзамена на знание ПДД. Для них это затраты огромные, хотя, казалось бы, можно все сделать дистанционно. Оказалось, что есть определенные регламенты в полиции по приемке экзаменов, которые этому препятствовали, потому и отказывали. Конечно, на месте их менять не могли, они распространяются на всю страну. В итоге мне пришлось писать Колокольцеву, дали поручение эти регламенты изменить. Проблема сейчас решается.
Я это к чему? Не нужно бояться вопросов, надо начинать их решать. Один из медицинских постулатов гласит: если человека нельзя вылечить, то это не значит, что ему нельзя помочь. Так и здесь. Объяснить человеку его права и возможности, на что рассчитывать можно, а на что нет, просто принять участие в его проблеме – уже важно. Разделенная радость – двойная радость, разделенное горе – половина горя, так говорят. Кроме того, есть возможность оказания материальной помощи – не прямой, правда, у депутатов Госдумы фондов нет. Но у нас хорошо налажена совместная работа с окружными, областными и муниципальными депутатами. Как правило, они подключаются, если я прошу помочь. 

– Тот самый принцип объединения депутатов и власти всех уровней в «Команду Югры»?

– Да, мы должны сегодня работать как одна команда. Системный подход нужен везде: и в исполнительной, и в законодательной власти всех уровней. Мы должны решать все проблемы в интересах отдельного человека, семьи, города. Тогда будет эффект от работы, тогда будет доверие и понимание людей. 
Вообще я, приезжая в муниципалитеты, обязательно встречаюсь с местными депутатами и сотрудниками администраций, которые наиболее близки к людям. 80 % всех вопросов решаются на уровне власти в шаговой доступности. И всегда спрашиваю, как работают на местах те законы, которые мы принимаем. За последние три года мы уже несколько раз правили закон о взносах на капитальный ремонт. И сейчас собираемость средств достигла 92 % – значит, люди начинают верить, что иначе эту работу провести нельзя. Есть наглядный результат, и уже можно судить, что у людей появляется доверие к власти. Нужно его оправдать и привести в порядок жилье в стране.

– Главный вопрос на сегодня – что будет с добычей нефти в стране и в Югре?

– Мы постараемся удержаться на планке в 525–530 миллионов тонн нефти и конденсата в год, причем доля последнего будет расти. По крайней мере, до 2025 года падения добычи ждать не стоит. Дальше все зависит от развития новых технологий. Структура запасов у нас ухудшается. 

К примеру, сегодня в структуре добычи по всей стране доля трудноизвлекаемых запасов (ТрИЗ) составляет 6 %, к 2035 году она должна достигнуть 16–17 %. В округе сегодня доля ТрИЗ в добыче достигает 4,5 %, это около 11 миллионов тонн нефти в год. 

Хотя если смотреть по текущим запасам в Югре, то те же ТрИЗ там занимают четверть. По идее четверть и должны добывать в таком случае. Но пока мы больше эксплуатируем традиционные месторождения, в основном это меловые отложения. 
Вообще изначально на них – меловые отложения – приходилось около 88 % всех наших текущих запасов углеводородов. Сегодня баланс иной: около 60 % – меловые отложения, остальное – юрские и баженовские отложения. Если мы говорим о потенциально извлекаемых запасах, то меловые отложения, к которым относятся большинство наших крупных месторождений нефти, – это лишь треть от всей массы. Две трети – юрские и баженовские свиты – наше будущее. И их доля в добыче, доля тех самых трудноизвлекаемых запасов нефти, будет только расти. Поэтому объемы добычи в Югре будут напрямую зависеть от того, насколько мы освоим технологии по разработке ТрИЗ.

– Насколько я понимаю, их разработка напрямую увязана с новым форматом налогообложения для нефтяников, который уже несколько лет обсуждается Госдумой?

– Один только новый формат эффекта не даст. Мы и так сегодня даем льготу для разработки баженовской свиты – ставка НДПИ (налог на добычу полезных ископаемых) по таким месторождениям нулевая. Но этих стимулов недостаточно. Нужна система. Сейчас обсуждаются более прогрессивные модели налогообложения: налог на финансовый результат или налог на добавленный доход (НФР и НДД соответственно). 
Первый обсуждается уже несколько лет, к сожалению, эта модель, не носит универсального характера, и Минфин к ней относится соответствующе. Разрабатываемый совместно Минэнерго и Минфином законопроект о НДД предлагает более универсальный подход. Правда, пока его немного затормозили. Он совпал по времени с обращением «Роснефти» в правительство: компания просит вдвое снизить ставку НДПИ по Самотлору. Там серьезная обводненность, растет себестоимость, а Самотлор дает «Роснефти» 10 % всей добычи. Если эту льготу компании дать, федеральный бюджет потеряет 120 миллиардов рублей. Переход ряда месторождений на НДД тоже несет риски для казны, выпадет около 50–60 миллиардов. И Минфин попал в ситуацию, что в условиях дефицита бюджета разом все принимать нельзя. Я лично надеюсь, что мы пойдем по пути применения нового режима, который даст больший эффект для всех компаний и в целом для нефтедобычи. Тем более «Роснефть» может применить его и на Самотлоре. Правда, в этом подходе существуют риски искусственного завышения своих затрат отдельными компаниями, чтобы снизить налоги. 
Следующий важнейший вопрос, как я уже сказал, – это собственные современные технологии. Их нужно иметь. Поэтому инициатива нашего округа по созданию полигонов по их отработке очень важна и своевременна. Это потребует соответствующего законодательного обеспечения, и такая работа уже ведется.

– Около года назад вы озвучивали прогноз, что так называемая сланцевая революция в США завершится. Как сейчас обстоят дела?

– Для начала поясню. Себестоимость добычи сланцевой нефти выше, чем традиционной, – не менее 40–60 долларов за баррель. Кроме того, есть принципиальные различия в схеме добычи. 

Добыча традиционной нефти несет серьезные инвестиционные затраты, расходы на транспорт, инфраструктуру и так далее – но они единовременные. Зато месторождения служат 25–30 лет. 

В случае со сланцевой нефтью капитальных затрат, по сути, нет. Буришь скважину, добываешь нефть, продаешь ее. После двух лет работы дебит скважины резко падает, к восьмому-девятому году она истощается совсем. Расходы, по сути, только операционные, начать легко, закончить легко. Как только цена на нефть поднялась выше определенной планки, тут же выросли и объемы добычи сланцевой нефти. Пиковые объемы составляли около 9,6 миллиона баррелей в сутки, сейчас это порядка 9,3 миллиона баррелей. 
При этом надо понимать, что США сегодня – крупнейший потребитель нефти в мире. 20 % мирового потребления приходится на них, примерно 20 миллионов баррелей в сутки при общемировой добыче в 95–96 миллионов. В самих же США в сутки производят только 12 миллионов баррелей. 
Поэтому прогноз сейчас такой: нас ждет нефть с ценой в диапазоне от 55 до 65 долларов за баррель. Регулятором стоимости будет американская сланцевая нефть, баланс спроса и предложения наступит к середине года. Конечно, все это с учетом снижения добычи в странах ОПЕК и не ОПЕК, роста себестоимости сланцевой нефти, спекуляций и некоторых геополитических вызовов, в том числе по Ирану и Ливии.

– Что в этом случае произойдет с бюджетом Югры?

– Он должен улучшаться в этом году. Но в перспективе у нас есть определенные риски. В округе идет падение добычи при росте ее себестоимости: оно составляет примерно 5–6 миллионов тонн в год. Надо понимать, что консолидированный бюджет Югры примерно на 60 % состоит из налогов от добычи нефти. И если цены на нефть не вырастут, то прибыль компаний будет падать. Соответственно, будут падать и доходы округа – примерно на 2 % в год, если темпы падения добычи не замедлятся.
Поэтому, конечно, мы в Югре должны развивать иные секторы экономики и стремиться к диверсификации, чтобы заместить выпадающие доходы. Об этом регулярно говорит и губернатор округа. Понятно, что это будет не сельское хозяйство, оно и в масштабе округа формирует лишь 0,3 % ВРП, мы – регион северный. Это может быть лесопромышленный комплекс, нефтегазопереработка и нефтехимия, и такие проекты уже реализуются. 
Я лично считаю, что наша перспектива и будущее – Приполярный Урал. И чем позже мы туда зайдем, тем больше потеряем. Он вполне может стать еще одним столпом, на котором будет держаться наш окружной бюджет, сегодня полагающийся на нефтедобычу и переработку. Да, инвесторы туда не рвутся, им нужна инфраструктура, но регион сейчас уже этим занимается. Лично я надеюсь, что будет построена дорога от Саранпауля до Игрима и Приобья, что даст шоссейный выход к горам. Это будет первая ласточка. Но, в любом случае, сегодня однозначной панацеи нет. Конечно, если мы завтра не откроем новый Самотлор – тогда все сразу поправится. 

– А это вообще реально?

– К сожалению, прогнозов таких нет. Мало того, у нас последние годы падает не только добыча, но и темпы прироста запасов – они меньше текущей годовой добычи, за последние два года – не более 200 миллионов тонн в год. При этом только треть из них – за счет новых месторождений, остальное – доразведка старых и перевод запасов в иные категории. В целом по стране коэффициент воспроизводства запасов положительный, у нас – отрицательный. 

– Есть мнение, что со временем альтернативная энергетика вытеснит углеводороды. Насколько это правда?

– Это спекуляция на теме и передергивание фактов. Экспертное сообщество знает, что к 2040 году мировая потребность в энергии вырастет в 1,4 раза. И рост спроса придется в основном на развивающиеся страны. Развитые страны запада пик энергопотребления уже прошли и даже нивелировали его за счет программ энергоэффективности и возобновляемых источников. Развивающиеся страны – ни Индия, ни Китай, ни Африка в целом – этот путь еще не прошли. Сегодня доступа к электричеству не имеют 1,2 миллиарда человек из 7 миллиардов. Рано или поздно они его потребуют. Значит, его надо где-то взять, а для этого – что-то сжечь. Так что углеводородный характер мирового энергобаланса сохранится. Сегодня нефть и газ вместе занимают 54 % среди всех источников энергии, к 2040 году их доля снизится до 52 %. Возобновляемые источники с 6 % дорастут до 12 %, ядерная и гидроэнергетика останутся на прежнем уровне.

– Давайте поговорим о нефтесервисе. Российские компании жалуются на то, что нефтяники затягивают оплату при любой возможности.

– Любая монополия плоха – в данном случае это монополия компаний, которые и пользуются услугами, и сами развивают свой нефтесервис. С другой стороны, нефтесервисные компании привыкли жить в парадигме единственного заказчика, как это случилось с Правдинской геологоразведочной экспедицией. 

Новой России уже 20 лет, за это время можно было найти возможности для более широкого приложения своих сил, не зависеть от одного заказчика. 

Некоторые этого не сделали. А монополии своим положением злоупотребляют: затягивают оплату, вынуждают делать скидки на услуги. Проблема есть. При этом люди боятся потерять даже то, что имеют. Надо идти в арбитражный суд, требовать, отсуживать. Но они боятся испортить отношения с заказчиком. Конечно, тут надо помогать. Для этого лучше подходит исполнительная власть. 

– Несколько лет назад обсуждалась идея создания государственной нефтесервисной корпорации, что с ней?

– Идея такая действительно была. Но нужно заинтересованное лицо. Вот создали Росгеологию, например. Она объединила разрозненные бывшие госкомпании, занимавшиеся геологоразведкой. А геологоразведочные работы во многих регионах идут за счет федерального бюджета. И вот под федеральный заказ создали компанию, собрали вместе активы. И теперь Росгеология развивается, у нее обороты около 30 миллиардов рублей в год. Поначалу у них было 70 % госзаказов, 30 % – коммерческих. Сейчас наоборот. Объемы у них растут по 7 % в год. По сути, это государственная нефтесервисная геологоразведочная компания. 
Создать компанию, навязать ее коммерческим компаниям – нереально, да и не нужно. Это конкурентный сектор экономики. Идея, мне кажется, утопическая. 

– По поводу конкуренции. Наши не проигрывают зарубежным в этом плане?

– К сожалению, наши компании не имеют такого опыта и технологий. Я знаю, как работает, например, «Шлюмберже». Пусть даже все сотрудники из России, но принятие решений, все данные, всё уходит в единый центр за границу. Все технологии, ноу-хау, разработки, программное обеспечение – все они закрытого пользования. Купить услугу можно, технологию – нельзя. И все подобные компании сами занимаются разработкой технологий. 

– А какие-то ограничения к ним не применяются? 

– Введем ограничения – вообще ничего не останется, ни своих, ни чужих. А должна быть конкурентная среда. Должна создаваться своя альтернатива – ценой ниже, по качеству не хуже. Вот о чем речь. Технологическая отсталость не преодолевается на раз-два-три, десятилетия нужны. А может, и не догоним никогда, они тоже на месте не стоят. 

– Звучит это довольно мрачно. Как нам теперь жить-то?

– Как жить… Работать. Есть программы по импортозамещению, государство этим занимается. Вот, допустим, в газовой отрасли у нас на 95 % свои трубы, технологии и производство. Но эта работа велась 20 лет, потому что мы готовились. Сегодня мы строим газопровод Бованенково – Ухта – Торжок, и там только отечественные трубы и технологии. Создали технологию? Создали. Нефтяники точно так же полагались на западный опыт, проще было купить. Поэтому зависимость у них от импорта под 40 %, по отдельным направлениям выше. Последние два года уже работают программы импортозамещения и дают результаты. 
Нам нужны испытания, большие и маленькие, чтобы мы начали думать собственной головой. В вопросах продовольственной безопасности еще десять лет назад была зависимость от импорта на уровне 40 %. Сейчас – 10 %, к 2020 году ее не будет вообще. Но это давно надо было начать. Санкции работают на развитие сельского хозяйства в РФ. Не надо было торговать углеводородами, чтобы закупать продукты и кормить народ. Ну вот даже ширпотреб – мы все производили. Сегодня мы торгуем углеводородами, чтобы завозить ширпотреб – китайский, европейский. Да неужто не можем производить сами? Можем. Поэтому и надо преодолевать свою отсталость в этих вопросах: товары первой необходимости, автопром и сельское хозяйство. Это рабочие места, это налоги – и тогда будет другая экономика, независимая от экспорта нефти и газа. В принципе, страна по этому пути уже идет. Поэтому умные люди и говорят, что не дай бог высокие цены на нефть вернутся – опять будем паразитировать.

– В конце марта по стране прошли митинги, организованные несистемной оппозицией. Какие у вас в связи с этим прогнозы на политическую жизнь в стране и регионе? Как пройдут очередные выборы?

– Природа пустоты не терпит. Планку мы можем взять за счет СМИ и технологий, сложнее ее удержать. Работать на улучшение результатов, развитие экономики, оправдать доверие людей – задачи такие. Касательно молодежи – здесь надо быть внимательнее. В Госдуме сейчас идут разговоры о том, что надо плотнее заниматься этим вопросом, в том числе социальными сетями, проблемой суицидов, тем, что у молодежи появляются ложные герои а-ля Навальный. Там ведь только лозунги звучат. Молодежь в том возрасте находится, когда своего мнения еще не сформировала, а достижений хочется. И на этом этапе вкладываются ложные ценности. Если ничего не предпринимать, то мы сформируем прослойку молодежи, таких ура-патриотов, которые в жизни ничего еще не сделали, но претендуют на большее. Мы в Госдуме планируем по теме молодежи провести парламентские слушания.
Я этому протесту пока оценку дать не могу. Есть мнение, что часть людей пришла туда просто потусоваться – их позвали, они пошли. Лидеры движения придерживаются классического образа героя, думаю, работают они по лекалам наших друзей из-за океана. Потому что уж очень системно и методически все делается, с приоритетом на определенные категории людей. Я думаю, это кропотливая работа против нашей страны, а лидеры – просто инструмент. 

– Важный вопрос – интернет запрещать будете?

– Ни в коем случае. Интернет развивает общество. Об этом даже речи не шло. Но любые попытки воздействия на людей, особенно подростков, надо выжигать каленым железом. Это направлено на деградацию, это работа против будущего государства и общества. Системная, кропотливая работа на разрушение. Точно такая же, как наркотрафик, алкоголизация населения и так далее. 

– С губернатором Натальей Комаровой вы встречаетесь?

– При каждом удобном случае. Даже если нет каких-то обязательных вопросов. Чтобы просто обсудить ситуации, сверить часы, так сказать. 

– А с коллегами по Госдуме вне рабочего времени? Корпоративы, выезды на рыбалку…

– Времени на это нет, да и не приняты они у нас. Как правило, работаешь три недели, на одну уезжаешь в свой регион, работаешь с избирателями. Но времени не хватает категорически. Я вот одномандатник, просто обязан встречаться с избирателями, люди этого ждут. Но сейчас для нас реальная проблема – поехать в свой регион, времени на это почти нет.
Но вообще фракция «Единой России» состоит из единомышленников. Я серьезно. Мы предметно и открыто обсуждаем все вопросы, у нас полная демократия, позицию свою можно отстоять. Для меня это даже было откровением в первое время: насколько руководство партии и депутаты могут открыто выражать свое мнение.

– Сама партийная дисциплина стала жестче?

– Сейчас такая ситуация политическая, что общество мобилизовалось. И это сказалось и на власти, в том числе партиях. Мобилизация происходит внутри каждого из нас. Я уже говорил – нам нужно испытание, и сегодня оно есть. Потому эта мобилизация и проявляется, общество над собой работает. Вспомните, еще десять лет назад в армии никто не хотел служить. Сегодня ситуация обратная: не служить уже неприлично.

– По производству скучаете? 

– Да, конечно. Это самые счастливые годы жизни – работа инженером, управленцем в компании, когда есть возможность ставить цели, получать результаты, мобилизовать себя и людей, чувствовать востребованность. Сейчас, в нынешней работе, это сложнее. Результат неочевиден. Моя мать говорила так – миллион движений, никаких достижений. Очень много суеты в процессе. И результат оценить сложно. Поработал с законом, приняли его, он кажется тебе хорошим, но решит ли он проблему на практике – далеко не факт. 

Нет задачи принять как можно больше законов, есть задача поднять их качество. И Вячеслав Володин ставит такую задачу перед нами. Чтобы по-ленински – лучше меньше, да лучше.